Кузнец - Леонид Бляхер

Амурский плес близ будущего Хабаровска,

7166 год от сотворения мира

Богдойцы налетели неожиданно, когда Онуфрий Степанов уже было поверил, что его отряду удалось выбраться. Из-за острова вывалилась армада из полусотни бусов и устремилась к семи русским судам-дощаникам, стоявшим у берега. На казаков обрушился огненный вал из множества пушек, пищалей. Тучи стрел взвились в небо, чтобы в следующий момент смертельным дождем пролиться на палубы русских стругов. Три судна мгновенно занялись пожаром. Едва ли не сотня казаков пала в самом начале сражения.

Но бой не кончился. Когда богдойская флотилия вплотную подобралась к русским судам, покореженным огнем, с порванными и обгоревшими парусами, с выбитыми ядрами досками бортов, с казачьих стругов раздался залп. Казалось, огонь шел отовсюду. За первым залпом последовал второй. Несколько бусов загорелось. В воду падали воины богдойцев и их союзников. Враг отхлынул от берега к острову. Степанов окинул взглядом остатки своего полка.

Да, от пятисотенного отряда осталось меньше двухсот воинов. Кого-то он сам под началом своего ближника Клима отправил в охранение (теперь те были отрезаны от основного отряда и, наверное, уходили в Нерчинск, на соединение с отрядом воеводы Пашкова). Кто-то с Артемкой Петриловским, племяшем его друга Хабарова, много лет назад уговорившего Степанова на амурскую авантюру, в первые же минуты бежал на берег и, сбив заслон из союзных с богдойцами дючеров, исчез в лесу. Кто-то погиб или сейчас отходил, прося о смерти как о помощи. Мало людей, совсем мало.

Рядом с ним с таким же, совсем не веселым выражением лица стоял мудрый атаман Петр Бекетов. Богдойцы, получив отпор, медлили. Видимо, поначалу надеялись взять казну, да и суда, целиком. Теперь уже щадить не будут.

– Ты, Петр Иванович, – медленно проговорил Онуфрий, – вот что… Людишек собирай, да уходите, пока силы есть. Иди к воеводе Пашкову. С ним отобьетесь.

– А ты, атаман? – глянул на Онуфрия Бекетов.

– Твоя правда, Петр Иванович. Я атаман, мне и ответ держать. Пусть со мной останется десяток охочих казаков. Всех прочих уводи.

– Негоже так, Кузнец!

– Гоже. Атаманским словом приказываю.

Бекетов опустил голову. Он понимал, что атаман прав. Да только неправильной была эта правда. Но многолетняя выучка взяла свое. И к тому мигу, когда богдойские бусы вновь направились к стругам, на них оставались только сам Степанов да десяток самых верных его людей, что решили принять смерть вместе с ним.

Атаман Онуфрий Степанов по прозвищу Кузнец быстро объяснил дружкам любезным свою мысль. Простую мысль. Каждый отходит на целый струг, разливает по палубе масло, запаливает смоляную ветку и ждет. Если силы есть, отстреливается. Как подойдут богдойцы вплотную, нужно поджечь корабль. А там как бог выведет. Кому суждено остаться живым, будет жить. А кому не суждено, то так тому и быть.

Про себя каждый понимал, что нет, не суждено. Но надежда жила во всех. Во всех, кроме самого атамана. Он не стал себе врать. Снарядил ружье, спокойно проверил запальный заряд на полке, подпалил ветку, поближе положил любимый топор, если, бог даст, дойдет до схватки.

Бусы подходили всё ближе. Степанов смотрел не на них. В последний раз окинул он взглядом желтые волны великой реки, сопки, поросшие соснами и летней травой… Как же так вышло, как же всё так быстро кончилось? Ведь была же мечта – если не найти, то построить ее, страну Беловодье, где люди живут вольно и радостно. Немного везения не хватило. Ведь могло же оно выйти и иначе. Могло?

«Могло», – прошелестели волны, набегающие на пологий берег.

«Могло», – прошептали сосны.

«Могло», – проговорило небо над великой рекой.

Но Онуфрий уже не слышал их. Он прицелился и выстрелил в подплывающий вражий корабль. Начинался его последний бой.