Планета кошек - Бернард Вербер

Черт возьми, не может быть, не для того старались, чтобы вышло ЭТО!

Я ошарашена увиденным.

От кончика моего хвоста до макушки пробегает судорога.

Расширяются зрачки.

Заостряются уши.

Шерсть встает дыбом.

Челюсти стискиваются до скрежета зубов.

Вы меня знаете: я не из впечатлительных, но тут, признаться, даже я ошеломлена до дрожи в кончиках усов.

Невольно выпускаю и снова втягиваю когти.

Мы на борту большого парусника «Последняя надежда», позади пересечение Атлантического океана, тридцать пять изнурительных дней, и вот теперь перед нами громоздится огромный человечий город под названием Нью-Йорк.

Но американская мечта рассыпается, как слишком высокая гора сухого корма, насыпанного в мелкую миску.

Мы думали, что найдем убежище, где не будет крыс, а тут проклятых грызунов даже больше, чем в Париже. Если оценить на глаз, их раз в сто больше, чем там, откуда мы сбежали.

Ну и зрелище!

Крысы, всюду крысы, мерзкие твари с бурой шерстью.

Даже на большом расстоянии слышен их свист.

Не говоря о запахе.

Весь Манхэттен провонял мочой этих грызунов.

Мы все онемели от ужаса.

«Мы» – это я, Бастет, и «моя компания», то есть те, кто сопровождал меня в плавании через Атлантический океан, а именно (перечисляю в порядке интереса, который они представляют для меня):

– мой сексуальный партнер, сиамский кот Пифагор. Он посвятил меня в людскую премудрость, только он отчаянный трусишка, маскирующий свою трусость словечком «пацифист»;

– мой сынок Анжело – мелкий неврастеник, высокомерный и жестокий, со склонностью к нахлебничеству;

– Эсмеральда, желтоглазая черная кошка, моя соперница, я презираю и ненавижу ее, уверена, что она уже переспала с Пифагором;

– теперь о людях: это моя преданная служанка Натали, слишком медленно мне подчиняющаяся, и профессор Роман Уэллс, ее мужчина. Это он предложил сделать мне операцию по вживлению в лоб ТРЕТЬЕГО ГЛАЗА, обеспечившего доступ к его Энциклопедии. Он – мой любимчик. Скорее умен, во всяком случае, для человека;

– да, еще представители низших существ. Попугай Шампольон, самодовольное болтливое пернатое, понимающее и болтающее на нескольких языках и выступающее в роли универсального переводчика. Он приносит большую пользу: через него я могу обращаться к другим видам. Далее, бордер-колли Наполеон, являющийся ввиду своего прошлого пастушьей собаки прекрасным проводником для стад, собака почти кошачьей утонченности и безукоризненной верности; а также хряк Бадинтер, выступивший в свое время моим адвокатом, возможно, самый смышленый среди нас, хотя сам он еще не знает об этом. Я рассчитываю помочь ему осознать себя. Уверена, эта свинья гениальна, в будущем он с моей помощью превзойдет себя;

– на последнем месте анонимы, проходящие у меня под кличкой «слуги моих слуг».

В общей сложности на «Последней надежде» 274 пассажира: 144 кошки, 12 людей, 65 свиней, 52 собаки, 1 попугай.

Сейчас все они смотрят на меня и ждут моей реакции.

– Подплывем ближе, приглядимся.

Предложение сделано твердым тоном, чтобы создать впечатление, что лично меня американские крысы не пугают и что я уже продумываю дальнейшую стратегию.

Моя мать говорила: «Вожди не те, кто сильнее остальных, а те, кто создает впечатление, что меньше всех удивлены новыми событиями».

В который раз убеждаюсь, что моя уверенность и врожденное хладнокровие вроде бы вселяют во всех веру.

Итак, я и все «мои» подплываем ближе к американскому берегу.

Надо сказать, что наша «Последняя надежда» – старая трехмачтовая посудина.

На всех парусах она, подгоняемая ветром, устремляется к берегу, и я еще явственнее чувствую доносящееся оттуда благоухание.

Оно гораздо хуже, чем мне показалось сначала. Крысы – они всюду крысы.

Чтобы выиграть время, я обращаюсь к своему окружению с такими словами:

– Само собой, они тут как тут, следовало это предвидеть. – И добавляю с максимальной непринужденностью в голосе: – Но вы не беспокойтесь, у меня есть план.

Это фраза из числа тех, что позволяют снять напряжение.

– Мы внимательно тебя слушаем, – тут же вылезает насмешница Эсмеральда.

Определенно, эта черная кошка с каждым днем испытывает ко мне все бóльшую неприязнь. Чую в ней бунтарку. Стоит мне ее увидеть, меня тут же посещает мысль, что она уже приворожила, прикинувшись приемной матерью, моего сына Анжело, а еще, как и подобает прирожденной потаскухе, соблазнила моего милого дружка Пифагора. Сейчас она явно хочет посеять сомнение в моей способности командовать. Не удивлюсь даже, если она поставит под вопрос мою безусловную власть.

– Останавливаемся. Хочу лучше разглядеть, что там творится.

Паруса свернуты, якорь брошен, с лебедки медленно, с лязгом сматывается длинная якорная цепь.

Мы толпимся на носу «Последней надежды». Отсюда лучше виден берег.

Прочь сомнения, суша заражена крысами. Они всюду. Сотни, тысячи, десятки тысяч, копошащееся месиво крыс, настоящий ковер из бурой шерсти, колышимый ветром, как море живого меха. Отвратительное звуковое сопровождение этой отталкивающей картины – неумолчный писк, похожий на чириканье несчетного количества скворцов.

– Нью-Йорк захвачен, – констатирует со вздохом Эсмеральда.

Еще одна бесполезная фраза: это то самое, что уже сказала я, и то, что каждый видит собственными глазами. Мы передаем друг другу бинокль.

Я усиленно шевелю мозгами.

Что делать?

Бежать?

Воевать?

Чувствую, волнение моих спутников превосходит мое.

Предложение не заставляет себя ждать:

– Общий сбор в капитанской каюте!

Чем сложнее проблема, тем решительнее мой тон.

Проходит несколько минут – и все мои подданные уже расселись в большой каюте, сияющей надраенной древесиной.

Кошки. Люди. Свиньи. Собаки. Какаду.

Я жду, пока установится тишина.

– Так что у тебя за план? – не выдерживает Эсмеральда, отказывающаяся скрывать свое нетерпение.

Я отвечаю:

– Сперва хочу послушать ваши соображения. Наверняка у вас найдутся конструктивные мысли.