Секрет аромата. От молекулы до духов. Как запах становится произведением искусства - Лука Турин

В 1981 году в возрасте двадцати одного года я переехал из Лондона в Ниццу. Помню, я размышлял, сколько времени мне потребуется, чтобы перестать обращать внимание на красоты этого места, причудливость фантастических вилл, жемчужные рассветы, неожиданные виды, открывающиеся на каждом повороте горных дорог. Со временем я понял: этого не произойдет никогда. Но вскоре я увидел и другое: за ослепительной кривой улыбкой Английской набережной все остальное требует серьезной работы дантиста, поскольку представляет собой убогие остатки 1960-х: торговцы дамскими шляпками, предлагающие штампованные модели; загибающиеся автошколы; эльзасские ресторанчики, где подают choucroute в летнюю жару. ^[1]

Некогда в прошлом, вероятно, в связи с близостью к Грассу, здесь должен был процветать парфюмерный бизнес. Едва ли не в каждом квартале можно было найти грустную парфюмерную лавочку с полками, уставленными забытыми сокровищами, покрытыми пылью. Похоже, представители разных профессий придерживаются разной манеры поведения. Французские булочники стараются быть дружелюбными, цветочницы надменны и лаконичны, мясники вульгарны. Парфюмерией в Ницце обычно торговали грубые женщины средних лет, постоянно пребывавшие в дурном настроении. Несомненно, этому в определенной степени способствовала яростная конкуренция со стороны крупных универмагов. Это делало задачу выискивания необычных парфюмов более интересной, своего рода школой очарования наоборот. Примерно в то же время я подружился с бельгийским реставратором-антикваром, который обшаривал блошиные рынки в поисках мебели и заодно прихватывал для меня старые (и дешевые в те времена) флакончики с духами. Так было заложено начало моей коллекции парфюма.

В начале следующего года, во время очередного посещения «Галери Лафайет», я обратил внимание на новенькую блестящую черную арку в углу отдела парфюмерии. Она обозначала вход к стенду японской компании Shiseido, о которой я никогда не слышал, и там был представлен их первый «западный» аромат: Nombre Noir. До сих пор помню сотрудника в черной униформе, брызгающего мне на руку из черного стеклянного восьмиугольного пробника.

Аромат был, и остается до сих пор, полным сюрпризом. Любой парфюм, как тембр голоса, может сказать нечто большее, чем выражено словами. Nombre Noir говорил «цветок». Но так, как он это говорил, было божественно. Цветком в основе Nombre Noir было нечто среднее между розой и фиалкой, но без сладковатого оттенка той и другой, а с терпковатым, почти безупречным шлейфом кедровых ноток ящика для сигар. В то же время он не был сухим, казалось, он поблескивал текучей свежестью, которая заставляет его глубокие цвета светиться как витражное стекло.

У Nombre Noir был голос ребенка старше своих лет, одновременно свежий, хриплый, модулированный и слегка неустойчивый. В этом была какая-то наивность, что заставило меня вспомнить о стиле Колетт в ее романах о Клодин. Также вспомнились фиолетовые чернила, которыми писали любовные письма, и замечательное французское слово farouche, которое может означать и пугливость, и ярость, и то и другое сразу. Я немедленно купил маленький квадратный черный флакон объемом пол-унции, жутко дорогой. На нем были инициалы SL, что соответствовало незнакомому мне имени «Serge Lutens». Через несколько месяцев моя подружка, когда уходила от меня, забрала с собой этот флакончик, вскоре после этого он был снят с производства. В то время я и не думал, что пройдет целых двадцать лет, прежде чем я смогу вновь ощутить этот запах. ^[2]