Братья Карамазовы - Федор Достоевский Страница 78

– Я опять не понимаю, – прервал Алеша, – он иронизирует,смеется?

– Нимало. Он именно ставит в заслугу себе и своим, чтонаконец-то они побороли свободу и сделали так для того, чтобы сделать людейсчастливыми. «Ибо теперь только (то есть он, конечно, говорит про инквизицию)стало возможным помыслить в первый раз о счастии людей. Человек был устроенбунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми? Тебя предупреждали, –говорит он ему, – ты не имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но ты непослушал предупреждений, ты отверг единственный путь, которым можно былоустроить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, ты передал дело нам. Тыобещал, ты утвердил своим словом, ты дал нам право связывать и развязывать иуж, конечно, не можешь и думать отнять у нас это право теперь. Зачем же тыпришел нам мешать?»

– А что значит: не имел недостатка в предупреждении иуказании? – спросил Алеша.

– А в этом-то и состоит главное, что старику надо высказать.

«Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, –продолжает старик, – великий дух говорил с тобой в пустыне, и нам передано вкнигах, что он будто бы „искушал“ тебя. Так ли это? И можно ли было сказатьхоть что-нибудь истиннее того, что он возвестил тебе в трех вопросах, и что тыотверг, и что в книгах названо „искушениями“? А между тем если былокогда-нибудь на земле совершено настоящее громовое чудо, то это в тот день, вдень этих трех искушений. Именно в появлении этих трех вопросов и заключалосьчудо. Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что триэти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надовосстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и дляэтого собрать всех мудрецов земных – правителей, первосвященников, ученых,философов, поэтов – и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие,которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бысверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущуюисторию мира и человечества, – то думаешь ли ты, что вся премудрость земли,вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и поглубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогдамогучим и умным духом в пустыне? Уж по одним вопросам этим, лишь по чуду ихпоявления, можно понимать, что имеешь дело не с человеческим текущим умом, а свековечным и абсолютным. Ибо в этих трех вопросах как бы совокуплена в одноцелое и предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа, вкоторых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческойприроды на всей земле. Тогда это не могло быть еще так видно, ибо будущее былоневедомо, но теперь, когда прошло пятнадцать веков, мы видим, что все в этихтрех вопросах до того угадано и предсказано и до того оправдалось, чтоприбавить к ним или убавить от них ничего нельзя более.

Реши же сам, кто был прав: ты или тот, который тогдавопрошал тебя? Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот:«Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы,которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут иосмыслить, которого боятся они и страшатся, – ибо ничего и никогда не было длячеловека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сиикамни в этой нагой раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за тобой побежитчеловечество как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, чтоты отымешь руку свою и прекратятся им хлебы твои». Но ты не захотел лишитьчеловека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил ты, еслипослушание куплено хлебами? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, нознаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли,и сразится с тобою, и победит тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Ктоподобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!» Знаешь ли ты, что пройдут векаи человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступлениянет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные. «Накорми, тогда испрашивай с них добродетели!» – вот что напишут на знамени, которое воздвигнутпротив тебя и которым разрушится храм твой. На месте храма твоего воздвигнетсяновое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта недостроится, как и прежняя, но все же ты бы мог избежать этой новой башни и натысячу лет сократить страдания людей, ибо к нам же ведь придут они,промучившись тысячу лет со своей башней! Они отыщут нас тогда опять под землей,в катакомбах, скрывающихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас ивозопиют к нам: «Накормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, егоне дали». И тогда уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, анакормим лишь мы, во имя твое, и солжем, что во имя твое. О, никогда, никогдабез нас они не накормят себя! Никакая наука не даст им хлеба, пока они будутоставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногамнашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас». Поймут наконецсами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибоникогда, никогда не сумеют они разделиться между собою! Убедятся тоже, что немогут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны ибунтовщики. Ты обещал им хлеб небесный, но, повторяю опять, может ли он сравнитьсяв глазах слабого, вечно порочного и вечно неблагородного людского племени сземным? И если за тобою во имя хлеба небесного пойдут тысячи и десятки тысяч,то что станется с миллионами и с десятками тысяч миллионов существ, которые нев силах будут пренебречь хлебом земным для небесного? Иль тебе дороги лишьдесятки тысяч великих и сильных, а остальные миллионы, многочисленные, какпесок морской, слабых, но любящих тебя, должны лишь послужить материалом длявеликих и сильных? Нет, нам дороги и слабые. Они порочны и бунтовщики, но подконец они-то станут и послушными. Они будут дивиться на нас и будут считать насза богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и надними господствовать – так ужасно им станет под конец быть свободными! Но мыскажем, что послушны тебе и господствуем во имя твое. Мы их обманем опять, иботебя мы уж не пустим к себе. В обмане этом и будет заключаться наше страдание,ибо мы должны будем лгать. Вот что значил этот первый вопрос в пустыне, и вотчто ты отверг во имя свободы, которую поставил выше всего. А между тем ввопросе этом заключалась великая тайна мира сего. Приняв «хлебы», ты бы ответилна всеобщую и вековечную тоску человеческую как единоличного существа, так ицелого человечества вместе – это: «пред кем преклониться?» Нет заботыбеспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскатьпоскорее того, пред кем преклониться. Но ищет человек преклониться пред тем,что уже бесспорно, столь бесспорно, чтобы все люди разом согласились на всеобщеепред ним преклонение. Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит,чтобы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскатьтакое, чтоб и все уверовали в него и преклонились пред ним, и чтобы непременновсе вместе. Вот эта потребность общности преклонения и есть главнейшее мучениекаждого человека единолично и как целого человечества с начала веков. Из-завсеобщего преклонения они истребляли друг друга мечом. Они созидали богов ивзывали друг к другу: «Бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не тосмерть вам и богам вашим!» И так будет до скончания мира, даже и тогда, когдаисчезнут в мире и боги: все равно падут пред идолами. Ты знал, ты не мог незнать эту основную тайну природы человеческой, но ты отверг единственноеабсолютное знамя, которое предлагалось тебе, чтобы заставить всех преклонитьсяпред тобою бесспорно, – знамя хлеба земного, и отверг во имя свободы и хлебанебесного. Взгляни же, что сделал ты далее. И все опять во имя свободы! Говорютебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передатьпоскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается. Ноовладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть. С хлебом тебедавалось бесспорное знамя: дашь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нетбесспорнее хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью помимотебя – о, тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за тем, который обольстит егосовесть. В этом ты был прав. Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобытолько жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чегоему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется наземле, хотя бы кругом его всё были хлебы. Это так, но что же вышло: вместо тогочтоб овладеть свободой людей, ты увеличил им ее еще больше! Или ты забыл, чтоспокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра изла? Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нетничего и мучительнее. И вот вместо твердых основ для успокоения совестичеловеческой раз навсегда – ты взял все, что есть необычайного, гадательного инеопределенного, взял все, что было не по силам людей, а потому поступил как быи не любя их вовсе, – и это кто же: тот, который пришел отдать за них жизньсвою! Вместо того чтоб овладеть людскою свободой, ты умножил ее и обременил еемучениями душевное царство человека вовеки. Ты возжелал свободной любвичеловека, чтобы свободно пошел он за тобою, прельщенный и плененный тобою.Вместо твердого древнего закона – свободным сердцем должен был человек решатьвпредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве твой образ пред собою,– но неужели ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и твойобраз и твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свободавыбора? Они воскликнут наконец, что правда не в тебе, ибо невозможно былооставить их в смятении и мучении более, чем сделал ты, оставив им столько заботи неразрешимых задач. Таким образом, сам ты и положил основание к разрушениюсвоего же царства и не вини никого в этом более. А между тем то ли предлагалосьтебе? Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить ипленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастия, – эти силы: чудо,тайна и авторитет. Ты отверг и то, и другое, и третье и сам подал пример тому.Когда страшный и премудрый дух поставил тебя на вершине храма и сказал тебе:«Если хочешь узнать, Сын ли ты Божий, то верзись вниз, ибо сказано про того,что ангелы подхватят и понесут его, и не упадет и не расшибется, и узнаешьтогда, Сын ли ты Божий, и докажешь тогда, какова вера твоя в Отца твоего», ноты, выслушав, отверг предложение и не поддался и не бросился вниз. О, конечно,ты поступил тут гордо и великолепно, как Бог, но люди-то, но слабое бунтующееплемя это – они-то боги ли? О, ты понял тогда, что, сделав лишь шаг, лишьдвижение броситься вниз, ты тотчас бы и искусил Господа, и веру в него всюпотерял, и разбился бы о землю, которую спасать пришел, и возрадовался бы умныйдух, искушавший тебя. Но, повторяю, много ли таких, как ты? И неужели ты всамом деле мог допустить хоть минуту, что и людям будет под силу подобноеискушение? Так ли создана природа человеческая, чтоб отвергнуть чудо и в такиестрашные моменты жизни, моменты самых страшных основных и мучительных душевныхвопросов своих оставаться лишь со свободным решением сердца? О, ты знал, чтоподвиг твой сохранится в книгах, достигнет глубины времен и последних пределовземли, и понадеялся, что, следуя тебе, и человек останется с Богом, не нуждаясьв чуде. Но ты не знал, что чуть лишь человек отвергнет чудо, то тотчасотвергнет и Бога, ибо человек ищет не столько Бога, сколько чудес. И так какчеловек оставаться без чуда не в силах, то насоздаст себе новых чудес, ужесобственных, и поклонится уже знахарскому чуду, бабьему колдовству, хотя бы онсто раз был бунтовщиком, еретиком и безбожником. Ты не сошел со креста, когдакричали тебе, издеваясь и дразня тебя: «Сойди со креста и уверуем, что это ты».Ты не сошел потому, что опять-таки не захотел поработить человека чудом ижаждал свободной веры, а не чудесной. Жаждал свободной любви, а не рабскихвосторгов невольника пред могуществом, раз навсегда его ужаснувшим. Но и тут тысудил о людях слишком высоко, ибо, конечно, они невольники, хотя и созданыбунтовщиками. Озрись и суди, вот прошло пятнадцать веков, поди посмотри на них:кого ты вознес до себя? Клянусь, человек слабее и ниже создан, чем ты о немдумал! Может ли, может ли он исполнить то, что и ты? Столь уважая его, тыпоступил, как бы перестав ему сострадать, потому что слишком много от него ипотребовал, – и это кто же, тот, который возлюбил его более самого себя! Уважаяего менее, менее бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, иболегче была бы ноша его. Он слаб и подл. Что в том, что он теперь повсеместнобунтует против нашей власти и гордится, что он бунтует? Это гордость ребенка ишкольника. Это маленькие дети, взбунтовавшиеся в классе и выгнавшие учителя. Нопридет конец и восторгу ребятишек, он будет дорого стоить им. Они ниспровергнутхрамы и зальют кровью землю. Но догадаются наконец глупые дети, что хоть они ибунтовщики, но бунтовщики слабосильные, собственного бунта своего невыдерживающие. Обливаясь глупыми слезами своими, они сознаются наконец, чтосоздавший их бунтовщиками, без сомнения, хотел посмеяться над ними. Скажут этоони в отчаянии, и сказанное ими будет богохульством, от которого они станут ещенесчастнее, ибо природа человеческая не выносит богохульства и в конце концовсама же всегда и отмстит за него. Итак, неспокойство, смятение и несчастие –вот теперешний удел людей после того, как ты столь претерпел за свободу их!Великий пророк твой в видении и в иносказании говорит, что видел всехучастников первого воскресения и что было их из каждого колена по двенадцатитысяч. Но если было их столько, то были и они как бы не люди, а боги. Онивытерпели крест твой, они вытерпели десятки лет голодной и нагой пустыни,питаясь акридами и кореньями, – и уж, конечно, ты можешь с гордостью указать наэтих детей свободы, свободной любви, свободной и великолепной жертвы их во имятвое. Но вспомни, что их было всего только несколько тысяч, да и то богов, аостальные? И чем виноваты остальные слабые люди, что не могли вытерпеть того,что могучие? Чем виновата слабая душа, что не в силах вместить столь страшныхдаров? Да неужто же и впрямь приходил ты лишь к избранным и для избранных? Ноесли так, то тут тайна и нам не понять ее. А если тайна, то и мы вправе былипроповедовать тайну и учить их, что не свободное решение сердец их важно и нелюбовь, а тайна, которой они повиноваться должны слепо, даже мимо их совести.Так мы и сделали. Мы исправили подвиг твой и основали его на чуде, тайне иавторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердецих снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки. Правы мы были,уча и делая так, скажи? Неужели мы не любили человечества, столь смиренносознав его бессилие, с любовию облегчив его ношу и разрешив слабосильнойприроде его хотя бы и грех, но с нашего позволения? К чему же теперь пришел наммешать? И что ты молча и проникновенно глядишь на меня кроткими глазами своими?Рассердись, я не хочу любви твоей, потому что сам не люблю тебя. И что мнескрывать от тебя? Или я не знаю, с кем говорю? То, что имею сказать тебе, всетебе уже известно, я читаю это в глазах твоих. И я ли скрою от тебя тайну нашу?Может быть, ты именно хочешь услышать ее из уст моих, слушай же: мы не с тобой,а с ним, вот наша тайна! Мы давно уже не с тобою, а с ним, уже восемь веков.Ровно восемь веков назад как мы взяли от него то, что ты с негодованием отверг,тот последний дар, который он предлагал тебе, показав тебе все царства земные:мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями земными, царямиедиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к полному окончанию. Нокто виноват? О, дело это до сих пор лишь в начале, но оно началось. Долго ещеждать завершения его, и еще много выстрадает земля, но мы достигнем и будемкесарями и тогда уже помыслим о всемирном счастии людей. А между тем ты бы могеще и тогда взять меч кесаря. Зачем ты отверг этот последний дар? Приняв этоттретий совет могучего духа, ты восполнил бы все, чего ищет человек на земле, тоесть: пред кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединитьсянаконец всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребностьвсемирного соединения есть третье и последнее мучение людей. Всегдачеловечество в целом своем стремилось устроиться непременно всемирно. Многобыло великих народов с великою историей, но чем выше были эти народы, тем былии несчастнее, ибо сильнее других сознавали потребность всемирности соединениялюдей. Великие завоеватели, Тимуры и Чингис-ханы, пролетели как вихрь по земле,стремясь завоевать вселенную, но и те, хотя и бессознательно, выразили ту жесамую великую потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению.Приняв мир и порфиру кесаря, основал бы всемирное царство и дал всемирныйпокой. Ибо кому же владеть людьми как не тем, которые владеют их совестью и вчьих руках хлебы их. Мы и взяли меч кесаря, а взяв его, конечно, отвергли тебяи пошли за ним. О, пройдут еще века бесчинства свободного ума, их науки иантропофагии, потому что, начав возводить свою Вавилонскую башню без нас, оникончат антропофагией. Но тогда-то и приползет к нам зверь, и будет лизать ногинаши, и обрызжет их кровавыми слезами из глаз своих. И мы сядем на зверя ивоздвигнем чашу, и на ней будет написано: «Тайна!» Но тогда лишь и тогданастанет для людей царство покоя и счастия. Ты гордишься своими избранниками,но у тебя лишь избранники, а мы успокоим всех. Да и так ли еще: сколь многие изэтих избранников, из могучих, которые могли бы стать избранниками, усталинаконец, ожидая тебя, и понесли и еще понесут силы духа своего и жар сердцасвоего на иную ниву и кончат тем, что на тебя же и воздвигнут свободное знамясвое. Но ты сам воздвиг это знамя. У нас же все будут счастливы и не будутболее ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе твоей, повсеместно.О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся отсвободы своей для нас и нам покорятся. И что же, правы мы будем или солжем? Онисами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и смятениядоводила их свобода твоя. Свобода, свободный ум и наука заведут их в такиедебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них,непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные,истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползутк ногам нашим и возопиют к нам: «Да, вы были правы, вы одни владели тайной его,и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих». Получая от нас хлебы,конечно, они ясно будут видеть, что мы их же хлебы, их же руками добытые, берему них, чтобы им же раздать, безо всякого чуда, увидят, что не обратили мыкамней в хлебы, но воистину более, чем самому хлебу, рады они будут тому, чтополучают его из рук наших! Ибо слишком будут помнить, что прежде, без нас,самые хлебы, добытые ими, обращались в руках их лишь в камни, а когда ониворотились к нам, то самые камни обратились в руках их в хлебы. Слишком,слишком оценят они, что значит раз навсегда подчиниться! И пока люди не поймутсего, они будут несчастны. Кто более всего способствовал этому непониманию,скажи? Кто раздробил стадо и рассыпал его по путям неведомым? Но стадо вновьсоберется и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы дадим им тихое,смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы. О, мыубедим их наконец не гордиться, ибо ты вознес их и тем научил гордиться;докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детскоесчастье слаще всякого. Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматьсяк нам в страхе, как птенцы к наседке. Они будут дивиться и ужасаться на нас игордиться тем, что мы так могучи и так умны, что могли усмирить такое буйноетысячемиллионное стадо. Они будут расслабленно трепетать гнева нашего, умы ихоробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но столь же легкобудут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху, светлой радости исчастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но в свободные оттруда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, сневинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и онибудут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем им, чтовсякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем жеим грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмемна себя. И возьмем на себя, а нас они будут обожать как благодетелей, понесшихна себе их грехи пред Богом. И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будемпозволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметьдетей – все судя по их послушанию – и они будут нам покоряться с весельем ирадостью. Самые мучительные тайны их совести – все, все понесут они нам, и мывсе разрешим, и они поверят решению нашему с радостию, потому что оно избавитих от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного. Ивсе будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими.Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будет тысячи миллионовсчастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятиепознания добра и зла. Тихо умрут они, тихо угаснут во имя твое и за гробомобрящут лишь смерть. Но мы сохраним секрет и для их же счастия будем манить ихнаградой небесною и вечною. Ибо если б и было что на том свете, то уж, конечно,не для таких, как они. Говорят и пророчествуют, что ты придешь и вновьпобедишь, придешь со своими избранниками, со своими гордыми и могучими, но мыскажем, что они спасли лишь самих себя, а мы спасли всех. Говорят, чтоопозорена будет блудница, сидящая на звере и держащая в руках своих тайну, чтовзбунтуются вновь малосильные, что разорвут порфиру ее и обнажат ее «гадкое»тело. Но я тогда встану и укажу тебе на тысячи миллионов счастливых младенцев,не знавших греха. И мы, взявшие грехи их для счастья их на себя, мы станем предтобой и скажем: «Суди нас, если можешь и смеешь». Знай, что я не боюсь тебя.Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и яблагословлял свободу, которою ты благословил людей, и я готовился стать в числоизбранников твоих, в число могучих и сильных с жаждой «восполнить число». Но яочнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех,которые исправили подвиг твой. Я ушел от гордых и воротился к смиренным длясчастья этих смиренных. То, что я говорю тебе, сбудется, и царство нашесозиждется. Повторяю тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое попервому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, накотором сожгу тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был кто всех болеезаслужил наш костер, то это ты. Завтра сожгу тебя. Dixi [23]».