Шуаны, или Бретань в 1799 году - Оноре де Бальзак Страница 55

— Где бы тут спрятаться, старуха? Я граф де Бован.

Мадмуазель де Верней вздрогнула, узнав голос того гостя, чьи слова, оставшиеся для нее загадкой, вызвали трагедию в Виветьере.

— Эх, горе, вы же видите, монсеньор, негде тут схорониться! Лучше я выйду во двор, постерегу там. Ежели придут синие, я дам вам знать. А ежели я тут останусь да они найдут вас, — они спалят дом.

И Барбета вышла, — она не могла сообразить, как примирить интересы двух врагов, имевших одинаковое право укрыться здесь, ибо муж ее вел двойную игру.

— У меня осталось всего два заряда! — с отчаянием произнес граф. — Но синие уже прошли дальше. Э-э, ничего! Неужто мне так не повезет, что на обратном пути они опять пойдут мимо этого дома и вздумают заглянуть под кровать?

Он легкомысленно поставил ружье к столбику, возле которого стояла Мари, закутанная в зеленую саржевую занавеску, затем наклонился посмотреть, удастся ли ему пролезть под кровать. Несомненно, он увидел бы ноги притаившейся беглянки, но в этот опасный момент она схватила ружье, прыгнула на середину комнаты и прицелилась в графа. Он узнал ее и расхохотался: прячась в тайник, Мари сняла широкополую шуанскую шляпу, и волосы ее пышными прядями выбились из-под черной кружевной сетки.

— Не смейтесь, граф, вы мой пленник. Одно ваше движение, и вы узнаете, на что способна оскорбленная женщина...

Но в ту минуту, когда граф и Мари пристально смотрели друг на друга, взволнованные каждый своими мыслями, со скалы смутно донеслись крики:

— Спасайте Молодца! Рассыпайтесь! Спасайте Молодца! Рассыпайтесь!

Заглушая эти нестройные крики, раздался голос Барбеты, и в хижине два врага прислушивались к ее словам, взволнованные чувствами, глубоко различными, понимая, что она обращается не столько к сыну, сколько к ним.

— Ты что, не видишь синих? — сердито визжала Барбета. — Иди ко мне, озорник, а не то я сама тебя притащу! Или ты хочешь, чтобы в тебя угодила пуля? Ну, живо, беги!..

В то время, когда развертывались эти мелкие быстролетные события, во двор спрыгнул синий.

— Скороход!.. — окликнула его мадмуазель де Верней.

Скороход прибежал на ее голос и прицелился в графа более умело, чем его спасительница.

— Аристократ, — сказал насмешник-пехотинец, — не шевелись, а не то в два счета уничтожу тебя, как Бастилию.

— Скороход, — ласковым голосом промолвила мадмуазель де Верней. — Вы отвечаете мне за этого пленника. Делайте, как знаете, но вы должны доставить его в Фужер целым и невредимым.

— Слушаюсь, сударыня!

— Дорога в Фужер теперь свободна?

— Свободна и вполне безопасна, если только шуаны не воскреснут.

Мадмуазель де Верней весело вооружилась легким охотничьим ружьем графа и с иронической улыбкой сказала своему пленнику:

— Прощайте, граф! Нет — до свидания! — И, надев свою широкополую шляпу, она быстро пошла по тропинке.

— Поздно я понял, что нельзя шутить с честью женщин, которые лишились чести, — с горечью промолвил граф де Бован.

— Аристократ, — сурово крикнул Скороход, — если не хочешь, чтобы я отправил тебя в ваш бывший рай, не смей говорить ничего дурного об этой красивой даме.

Мадмуазель де Верней направилась в город тропками, соединявшими скалы Св. Сульпиция с Колючим гнездом. Достигнув этой возвышенности, она быстро прошла дорогу, извивавшуюся по выступам гранитных скал, и залюбовалась узкой красивой долиной Нансона, еще недавно столь шумной, а теперь совершенно тихой и мирной. С высоты гор лощина эта напоминала зеленую улицу. Тропинка привела мадмуазель де Верней к воротам Св. Леонарда, и она вошла в Фужер. Горожане все еще тревожились за исход сражения, которое, судя по отдаленным выстрелам, могло продлиться весь день; у заставы целая толпа поджидала возвращения национальных гвардейцев, чтобы узнать, как велики их потери. Необычайный костюм мадмуазель де Верней, ее распустившиеся волосы, ружье в руке, шаль и платье, запачканные известкой, забрызганные грязью и мокрые от росы, — все это возбудило любопытство жителей Фужера, тем более что по всему городу уже шли толки о власти, красоте и странностях этой парижанки.

Всю ночь Франсина в ужасной тревоге ждала свою госпожу, и когда наконец увидела ее, хотела заговорить, но Мари дружеским жестом остановила ее.

— Видишь, я жива, дитя мое, — сказала Мари. — Ах, когда мы уезжали из Парижа, как я жаждала волнений!.. Теперь я их изведала!.. — добавила она, помолчав.

Франсина пошла было распорядиться, чтобы подали завтрак, заметив своей госпоже, что та, несомненно, очень проголодалась.

— О, ванну, ванну!.. — воскликнула мадмуазель де Верней. — Помыться прежде всего!

Франсина была немало удивлена, когда ее госпожа потребовала самый элегантный из своих нарядов, привезенных в дорожных баулах. После завтрака Мари оделась весьма изысканно и так тщательно, как совершает это важное дело женщина, когда она намерена показаться на балу любимому человеку. Франсина не могла объяснить себе иронической веселости своей госпожи. Это не была радость любви, — женщина безошибочно различает ее в выражении лица, — это было какое-то сдержанное злорадство, предвещавшее что-то недоброе. Мари собственными своими руками задрапировала занавески окна, из которого открывалась внизу чудесная панорама, затем придвинула диван к камину, повернув его так, чтобы свет наиболее выгодно озарял ее лицо, и приказала Франсине достать цветов, желая придать комнате праздничный вид. Когда Франсина принесла цветы, Мари указала, как их живописно расположить. Окинув комнату последним, удовлетворенным взглядом, она велела Франсине послать к Юло за своим пленником и прилегла на диван, чтобы отдохнуть и вместе с тем принять позу, подчеркивающую грацию и слабость, неотразимо пленительную у некоторых женщин. Мягкая томность этой обольстительно-ленивой позы, дразнящая взор ножка, чуть видневшаяся из-под складок платья, изгиб шеи, тонкие пальчики руки, свисавшей с подушки, подобно грозди жасмина с белыми его колокольчиками, — все гармонически сочеталось с выражением ее глаз, все соблазняло и будило желания. Она приказала зажечь душистые курения для того, чтобы в воздухе разлились те нежные ароматы, что так властно волнуют мужское сердце и нередко подготовляют победу, когда женщина хочет одержать ее незаметно, не выказывая стремления победить. Через несколько минут в гостиной, примыкавшей к спальне, послышались тяжелые шаги старого воина.

— Ну, командир, где же мой пленник?

— Я только что приказал назначить пикет в двенадцать человек, чтобы расстрелять его как врага, захваченного с оружием в руках.

— Вы распорядились моим пленником?! — воскликнула Мари. — Послушайте, командир, если судить по вашему лицу, вам не доставляет большого удовольствия убивать людей вне поля сражения. Так вот, верните мне моего шуана, отсрочку его смерти я беру на себя. Заявляю вам, что этот аристократ мне пока просто необходим для осуществления наших планов. И к тому же расстреливать этого шуана-любителя так же нелепо, как стрелять в воздушный шар: достаточно булавочного укола, и он превратится в тряпку. Ради бога, предоставьте все эти жестокости аристократам. Республика должна быть великодушна. Разве вы, например, не простили бы жертвам Киберона и многим другим?.. Вот что, пошлите вы наш пикет в дозор, а сами приходите ко мне с моим пленником пообедать. Только не забудьте, что через час уже стемнеет, — добавила она с лукавой улыбкой, — и, если вы запоздаете, пропадет весь эффект моего туалета.