Знахарь-2, или Профессор Вильчур - Тадеуш Доленга-Мостович Страница 49

Она смотрела ему вслед, понимая, что все его мысли сконцентрировались сейчас вокруг минувших переживаний. Сейчас он показался ей

более похожим на того Юлиуша из дневника тетушки.

В тот же вечер она сказала Вильчуру:

— Сейчас у меня нет ни малейшего сомнения в том, что Емел и есть тот человек, который был первой любовью моей тети.

Вильчур спросил:

— Он хотел, чтобы вы вернули ему пакет с письмами?

— Нет.

Вильчур усмехнулся.

— Я этого ожидал.

— Серьезно? А я признаюсь, что для меня это была полная неожиданность.

— Потому что вы его мало знаете. Люди такого типа не любят копаться в прошлом, которое однажды перечеркнули сами или которым это прошлое перечеркнула судьба.

— Перечеркнуть — это еще не значит забыть, — заметила Люция.

— Да, но это значит хотеть забыть. Правда, в таких случаях хотеть никогда не означает мочь…

Придя домой, Люция сожгла все письма и бумаги тети. Емелу об этом она не сказала ни слова, ожидая, что он спросит сам. Однако спросил он лишь спустя неделю, бросив как бы между прочим:

— И что же, сеньорита, вы сделали с тем, что осталось после вашей уважаемой родственницы?

— Я сделала так, как вы посоветовали, — ответила она. — Я все сожгла, но признаюсь, что боюсь, не буду ли я сожалеть об этом. Кто знает, не обратится ли и не захочет ли забрать

эти вещи человек, которому эти бумаги были дороги.

У Емела скривился рот.

— О далинг, насколько я знаю людей, наверняка не обратится.

— Если бы я была уверена в этом так, как вы, то не чувствовала бы угрызений совести, что поступила очень легкомысленно.

— Об этом никогда не следует сожалеть. Всю свою жизнь я был легкомысленным, и видите, какие прекрасные результаты: утопаю в достатке, женщины меня любят, есть у меня голова и деревня, как говорит Фредро, чего еще не хватает?.. Легкомыслие — это достоинство настоящих философов. Возьмите противопоставление: тяжеломыслие. Тяжело мыслят тупые и хмурые люди.

Люция улыбнулась.

— Вы тоже иногда бываете хмурым.

Он поднял указательный палец.

— Но только в период желудочного дискомфорта.

— Или под влиянием каких-нибудь размышлений.

Он отрицательно покачал головой.

— Размышления — это как раз результат плохого пищеварения. Как врач, вы должны это знать.

Она засмеялась.

— Как врач, я возражаю.

— Вы ошибаетесь, ведь мы же ничего не знаем о нашем организме, о существовании наших органов до тех пор, пока они не начнут нам напоминать о себе посредством болей. Тогда человек, как вещает Всевышний, смотрит в себя, а взгляд в себя — это размышления. Я подозреваю, что будда, засмотревшийся в собственный пуп, испытывал несварение, на что указывает явное вздутие живота. Вообще люди обращают мало внимания на связь духовных дел с процессом пищеварения. Фрейд связывает все это с вопросами пола. Составьте ему конкуренцию и обратите внимание общества на желудок. Тогда может оказаться, что "Страдания молодого Вертера" родились под влиянием диспепсии, которой страдал в то время Гете, что "Грустно мне, Боже" родилось не под влиянием ностальгии, а в результате лишнего количества макарон в желудке Словацкого. Да, больше внимания следует уделять брюшной полости. Кто знает, как бы выглядел сейчас мир, если бы Наполеон перед битвой при Ватерлоо не съел яичницу из шести яиц; кто знает, что бы стало с могуществом Англии, если бы испанский король Филипп не страдал от повышенной кислотности.

— Кто знает, — шутливо подхватила Люция, — как бы выглядел пан Циприан Емел, если бы его желудок не поглощал такое количество алкоголя.

Он пожал плечами.

— Сейчас я вам скажу.

— Слушаю.

— Я выглядел бы, как какая-нибудь весьма твердая вещь, затянутая в одежду, туфли на картонной подошве, с послушно сложенными на собственной груди руками и головой на подушке из сена. Короче говоря, это был бы нормальный стандартный труп, зеленый и грустный, в четырех досках гроба. Вы поняли? Алкоголь оказывает большое влияние на фактор продления жизни личности под названием Циприан Емел. Это единственная жидкость, которая кристаллизуется таким образом, что через ее призму еще кое-как можно взирать на эту паршивую действительность, на лица и морды сброда, населяющего эту планету, и солнце, которое бессмысленно питает на ней столько ненужных чудовищ. Люция сказала серьезно:

— Возможно, потому действительность кажется вам паршивой, что вы рассматриваете ее через призму бутылки.

— Дорогая пани, существуют два вида бутылок: полные и пустые, а я умею сравнивать и уверяю вас, что через наполненную мир выглядит совершенно иначе, чем через пустую.

— И вам не пришло в голову, что на мир можно смотреть, не употребляя никакой "призмы"?

Он презрительно усмехнулся.

— Приходило, случались такие времена. У меня был такой период в жизни, который сейчас я назвал бы телячьим. Я был тогда настолько глупым, что сейчас мне даже трудно поверить, трудно охватить масштаб моей тогдашней глупости.

— Я опасаюсь, что глупостью вы называете идеализм.

— Ну, вот вы снова, — запротестовал Емел. — Идеализм — это не глупость, это окончательный идиотизм.

Люция недоверчиво посмотрела на него и махнула рукой.

— Не верю и скажу вам, что я не верю вашему цинизму. Это маска, с помощью которой вы прячетесь от самого себя.

— Вы угадали, мадам, — ответил он уважительно. — На самом деле я — херувим, который прячет ангельский пух своих крылышек

под жилеткой. Поэтому я и не моюсь, чтобы не разоблачиться.

— Ваши шуточки меня не убедят. В таких случаях интуиция меня не подводит. В глубине души вы остались таким же, каким были тогда.

— Когда? — спросил он подозрительно.

Люция заколебалась.

— Ну, во времена своей молодости, в те времена, когда вы были, как говорите, глупым.

Емел прищурил глаза и скривился.

— Давайте оставим эту тему, — сказал он уже другим тоном. — Если бы даже так и было, то зачем вы мне напоминаете об этом?..

Он повернулся и пошел медленным, тяжелым шагом.