Поиски абсолюта - Оноре де Бальзак Страница 43

В трех милях от города Валтасар увидал Фелицию верхом на лошади, в сопровождении обоих братьев, Эммануила, Пьеркена и близких друзей всех трех семейств. Путешествие невольно отвлекло химика от его обычных мыслей, картины Фландрии подействовали на его сердце; а когда он заметил веселую свиту, которую составили ему его дети и друзья, то ощутил в себе волнение столь сильное, что глаза его увлажнились, голос задрожал, веки покраснели. Он так страстно обнимал детей, будучи не в силах от них оторваться, что, наблюдая эту сцену, все были растроганы до слез. Вновь увидав свой дом, он побледнел, живо, совсем как молодой человек, выскочил из дорожной кареты, радостно вдохнул чудный аромат сада, принялся разглядывать все кругом, и в каждом его движении чувствовалось удовольствие; он выпрямился, снова помолодело его лицо. Когда он вошел в залу, слезы появились у него на глазах: по тому, как точно воспроизвела дочь проданные им старинные серебряные подсвечники, он увидел, что беды, должно быть, все поправлены. Роскошный завтрак подали в столовой, где все поставцы были полны редкостными предметами и серебром, по крайней мере той же ценности, что и вещи, находившиеся здесь когда-то. Хотя семейная трапеза длилась немало времени, его едва хватило на рассказы, которых Валтасар требовал от каждого из своих детей. Нравственно потрясенный возвращением домой, он проникся счастьем семьи и вполне показал себя отцом. Его манеры обрели свое прежнее благородство. В первый момент он весь отдался радости обладания, не спрашивая себя, каким образом могло быть восстановлено все потерянное им. Радость его была цельной и полной. Когда кончили завтрак, четверо детей, отец и нотариус Пьеркен перешли в залу, где Валтасар не без тревоги увидал листы гербовой бумаги, которые положил на стол писец, как бы готовясь исполнять распоряжения своего патрона. Дети сели, а изумленный Валтасар остался стоять перед камином.

— Господин Клаас отдает своим детям опекунский отчет, — сказал Пьеркен. — Конечно, это совсем не весело, — добавил он, улыбаясь, как принято у нотариусов, которые частенько шутливым тоном говорят о самых серьезных делах, — однако безусловно необходимо вам все выслушать.

Хотя обстоятельствами оправдывалась такая фраза, Клаас принял ее за упрек, так как совесть напомнила ему о прошлом, и он нахмурился. Писец начал чтение. Изумление Валтасара возрастало по мере того, как оглашался документ. Вначале здесь устанавливалось, что состояние жены к моменту ее кончины доходило приблизительно до миллиона шестисот тысяч франков, заключение же отчета с полной ясностью предоставляло каждому из детей их долю целиком, точно вел дела добрый и заботливый отец семейства. Из этого следовало, что дом из-под заклада выкуплен, что Валтасар находится в собственном доме и что его загородные владения равным образом чисты от долгов. Когда различные бумаги были подписаны, Пьеркен предъявил расписки на суммы, прежде взятые взаймы, и документы о снятии запрета с собственности. Тут Валтасар, сразу вновь обретя честь мужчины, жизнь отца и достоинство гражданина, упал в кресло; он искал глазами Маргариту, которая по высшей женской деликатности ушла во время чтения, посмотреть, выполнено ли все задуманное ею для праздника. Все члены семьи понимали мысль старика, когда он слегка увлажненным взором искал свою дочь, и в эту минуту все своими духовными очами видели ее перед собою, как некоего ангела силы и света. Габриэль пошел за Маргаритой. Услыхав шаги дочери, Валтасар побежал навстречу ей и сжал ее в своих объятиях.

— Папенька, — сказала она у лестницы, где старик ее обнял, — умоляю вас, ни в чем не принижайте своего священного авторитета. Поблагодарите меня в присутствии всей семьи за то, что я хорошо выполнила ваши указания, и держитесь как единственный устроитель всего благополучия, которого удалось достигнуть здесь.

Валтасар поднял глаза к небу, взглянул на дочь, скрестил на груди руки и некоторое время оставался безмолвным, причем лицо его приняло выражение, которого уже десять лет не видели дети, а затем проговорил:

— Почему нет здесь тебя, Пепита! Как бы ты восхищалась нашей дочерью.

Он крепко обнял Маргариту, не будучи в состоянии произнести ни слова, и вошел в залу.

— Дети, — сказал он с тем благородством в манерах, которое некогда внушало к нему такое почтение, — мы все должны благодарить Маргариту, быть признательными ей за мудрость и усердие, с какими она выполнила мои намерения, осуществила мои планы, когда, чрезмерно поглощенный своими трудами, я вручил ей бразды правления в нашем доме.

— А! Пора уже прочесть брачные контракты, — сказал Пьеркен, смотря на часы. — Но это не входит нынче в мои обязанности, принимая во внимание, что закон запрещает мне вести дела, относящиеся к моим родственникам и ко мне. Господин Рапарлье-старший сейчас прибудет.

В это время стали собираться друзья семьи, приглашенные на обед, который давали по случаю возвращения Клааса и подписания брачных контрактов, а слуги несли подарки невесты. Собрание росло и росло, становясь все великолепнее как по составу именитых гостей, так, в равной степени, и по красоте богатых туалетов. Три семейства, соединявшиеся счастливыми браками, пожелали соперничать между собою в роскоши. Зала вмиг наполнилась прелестными подарками, которые дарят при обручении. Золото струилось и сверкало. Развернутые ткани, кашемировые шали, ожерелья, уборы вызывали такую подлинную радость и у тех, кто дарил, и у тех, кто получал подарки, эта полудетская радость так сияла на всех лицах, что о стоимости великолепных подарков забыли и те праздные люди, которые частенько из любопытства занимаются подсчетом. Вскоре приступили к исполнению церемониала согласно обычаю, принятому в доме Клаасов для таких торжественных случаев. Полагалось сидеть только родителям, а другим присутствующим — стоять перед ними в некотором отдалении. Вдоль левой стены залы и со стороны сада поместились Габриэль Клаас и девица Конинкс, далее де Солис и Маргарита, ее сестра и Пьеркен. В нескольких шагах от этих трех пар Валтасар и Конинкс, единственные из всего собрания, кто сидел, расположились в креслах возле нотариуса, сменившего Пьеркена. Жан стоял позади отца. Два десятка изящно одетых дам, несколько мужчин, все из числа ближайших родственников Пьеркенов, Конинксов и Клаасов, мэр города Дуэ, которому предстояло совершить брак, двенадцать свидетелей из преданнейших друзей трех семейств, и в том числе старший председатель королевкого суда, — все, даже священник церкви св. Петра, стояли, образовывая со стороны двора величественный полукруг. Честь, воздаваемая всем этим собранием у семейства, сиявшего сейчас ореолом поистине королевского величия, сообщала сцене характер некоего древнего обряда. То был единственный момент, когда за целых шестнадцать лет Валтасар позабыл о поисках Абсолюта. Нотариус Рапарлье подошел спросить у Маргариты и ее сестры, собрались ли все гости, приглашенные на заключение брачных контрактов и на обед, который должен был затем последовать, и, получив утвердительный ответ, пошел назад за брачным контрактом Маргариты и Эммануила де Солиса, который надлежало читать раньше других, — как вдруг дверь в залу отворилась, и появился сияющий радостью Лемюлькинье:

— Барин! барин!

Валтасар бросил на Маргариту взгляд, полный отчаяния, подал ей знак и увел ее в зал. Тотчас же смятение овладело всеми собравшимися.