Введение в мифологию - Александра Баркова Страница 9

Если мы берем формы эпические, то о размере героя и о его силе можно судить по ряду косвенных признаков. Сила будет непосредственно связана с ростом. Кто выше, тот и сильнее. Уже приведенный пример про «равнины и болота» свидетельствует о том, что о степени силы можно судить по весу. И действительно, в некоторых случаях в эпосе будет подчеркиваться, что герой ходит, например, проваливаясь в землю – такой он тяжелый и, подразумевается, такой сильный. Причем что любопытно: сила его такова, что в мире людей ему не место. Чересчур большой для мира людей.

В эпосе очень часто мерилом силы становится аппетит. Берем пример из армянского эпоса. Жили-были два брата. Один из них опустился на морское дно. Там нашел чудесный источник. Напился из него. Стал в семь раз сильнее. И когда ему и его брату предлагают пройти испытание, кто больше съест, то тот, кто в семь раз сильнее, буквально съедает в семь раз больше. Мерилом силы оказывается аппетит.

И я уже в прошлый раз обмолвилась, что такой герой мыслится изначально каменнотелым, позже железнотелым. Соответственно, это его качество – неуязвимость – в той или иной форме существует у всех народов во все времена. Причем если это народ архаичный, то будет герой с каменным или железным телом. Если это развитая литература или кино, то будет все достаточно забавно. Потому что в буквальном смысле слова, конечно, в неуязвимость никто не верит. Но по сюжету герой будет попадать в самые немыслимые переделки, из которых будет непременно выходить целым и невредимым.

Например, сериал про Джеймса Бонда. В свое время одна из моих студенток написала очень хорошую курсовую как раз по мифологическим мотивам в «Джеймсе Бонде», которых оказалось более чем достаточно. То есть то, что было для архаических племен предметом веры, спустя века для цивилизованных людей становится литературным, а позже киношным штампом. А язык образов ничуть не меняется. Костюм меняется. Неуязвимость изначально мыслится как характеристика тела героя, так мы говорили про избыточный вес: естественно, каменнотелый герой будет, мягко говоря, тяжелым. Позже неуязвимость может переноситься на оружие и доспехи. Существует некий чудесный доспех, который позволяет герою быть неуязвимым. Здесь же возникает мотив магической уязвимости. Всем нам известная ахиллесова пята (но не только она, к этому мотиву мы еще вернемся). И наконец, на самых поздних этапах мотив неуязвимости уже не имеет никакого материального носителя. А просто герой не гибнет, потому что он герой. В хорошем произведении это мотивировано особыми поворотами сюжета. В не очень удачном произведении это ничем не мотивировано. Раз герой – значит, не гибнет, и логики никакой нет. Отсюда пародии на героя из романа XIX века, проплывающего десять километров под водой и живым выходящего на сушу. Примеры можно приводить сколько угодно.

Заметим, для архаики это не пять черт героя. Это его одна-единственная черта. Рост-вес-сила-аппетит-неуязвимость. Это единая характеристика героя, восходящая к образу первопредка. Это его физические показатели. Дальше у нас начинаются характеристики психологические.

Такой герой, получеловек и, наверное, полусущество (позже полубог), чувствует в себе необъятную силу. Иномирную, божественную, какую угодно… И он (тело так или иначе человеческое) с этой силой не может справиться. И отсюда идет его знаменитая совершенно немыслимая безумная ярость, которую он, конечно, направляет на врагов, но иногда и на своих, на тот самый мир людей, нуждающихся в его защите.

Я хочу на это обратить внимание, потому что, как говорится, сказка – ложь, да в ней намек. Дело в том, что с любым эпическим героем связан (и это очень хорошо прописано во многих умных книгах) мотив отсутствия взросления. Герой рождается сразу взрослым, он немедленно, с колыбели начинает делать то, зачем был послан в этот мир, он с завидной регулярностью погибает молодым. В огромных количествах сказаний предельный возраст жизни для героя – 17 лет. Семнадцатилетние в мировой мифологии гибнут толпами. При этом успевают совершить подвигов больше, чем любой взрослый человек даже весьма почтенного возраста.

И видимо, здесь, говоря языком мифологическим, описана вполне реальная ситуация, которая очень хорошо мне известна по нынешним молодежным субкультурам, поскольку я сама там провела много лет и, в общем-то, до сих пор к ним так или иначе принадлежу.

Если мы посмотрим на современные неформальные субкультуры, то там очень четко присутствует представление о себе как о «нечеловеке». Это не только случаи толкинистов-эльфов, потому что тут, с одной стороны, достаточно все организованно (внутренне организованно – не внешне конечно же) и, с другой стороны, не деструктивно.

А если взять организацию поменьше, то достаточно в Интернете посмотреть у молодежи аватарки с волками. Ощущение себя волком, вплоть до известной песни Медведева «Браво, парень, ты становишься волком», очень широко представлено. И многие другие случаи ощущения себя демоном. Опять-таки все это связано с подростковым возрастом. И в какой-то степени судьбу героя – конечно, эпического героя, но в некоторых случаях и более раннего типа героя – можно прочесть как судьбу подростка, который ощущает в себе нечто нечеловеческое (подчеркну еще раз – это присуще огромному количеству представителей молодежи). Он в себе это ощущает, он с этим не может справиться. И это приводит его в лучшем случае к просто деструктивным действиям объективно во вред себе и всем, а в худшем – к гибели. Этот невероятно яркий и избыточный в плохом и в хорошем образ, восходящий к первопредку, образу архаического героя, не является выдумкой, фантазией, если прочесть его как характер подростка.

Теперь от психологии и тому подобных вещей вернемся к мифологическим сюжетам. Итак, что мы имеем? Черта первопредка – деструктивная беспричинная ярость, обращенная на всех, кто подвернулся под руку. В бою такой герой вполне способен в одиночку бить войско. Это, естественно, уже никакие не шаманские мифы, потому что сражения с войсками – классический эпос. Однако факт остается фактом. Такой герой, если рассуждать логически, сражается против вражеского войска в одиночку просто потому, что из «своих» нет дураков становиться с ним рядом. В бою он убивает всех. Хорошо, если это чудовище с большим количеством голов, – тогда безобидно. Отсюда в развитом эпосе появляется мотив ссоры эпического государя с лучшим из его воителей. Будь то Гомер с его Ахиллом и Агамемноном. Будь то Илья Муромец с князем Владимиром. Будь то Роланд, у которого есть некоторые сложности в отношениях с Карлом. И так далее, примеров много.

Мы выясняли, сколько герой ест; теперь – сколько он пьет. Алкоголь он хлещет так, что, как говорится, мама, не горюй. В качестве примера можно привести русского Илью Муромца, который стрелами посшибал золотые маковки с киевских церквей (к вопросу о размере) и пошел в кабак их (маковки) пропивать. Образ, который многих вдохновляет, к счастью, не на подражание. Можно взять что-нибудь более классическое. Например, греческого Геракла, который, как известно, приходит к кентаврам, просит, чтобы его друг открыл для него запасы вина, принадлежащие всем кентаврам, и когда кентавры прибежали на запах, то было уже поздно: от вина ничего не осталось. Та же самая избыточность в употреблении алкоголя.