Богини славянского мира - Михаил Серяков Страница 9

Верхнепалеолитическая мезинская стоянка интересна не только тем, что на ней найдено одно из древнейших свидетельств музыкальных женских культов, но также и тем, что между ней и культурой ставших впоследствии жить на данной земле славян прослеживается определенная связь. Касаясь проблемы происхождения орнамента северорусской вышивки в целом, С.В. Жарникова отмечает ее чрезвычайно древние истоки: «Во-первых, на территории Восточной Европы, и, в частности Русского Севера, орнаментальная традиция, истоки которой ведут в верхнепалеолитические костенковскую и мезинскую культуры, развивалась непрерывно на протяжении тысячелетий, трансформируясь и видоизменяясь, но сохранив в восточнославянской традиции древнейшие архетипы, сложившиеся еще более двадцати тысячелетий тому назад»⁵⁴. К их числу исследовательница относит в первую очередь крест и ромбо-менандровый узор, свойственные так же вышивке ряда других индоевропейских народов: «Многие орнаменты, являющиеся составными элементами сложных геометрических композиций северорусского бранного ткачества, вышивки и кружева, с одной стороны, и среднеазиатских, иранских и североиндийских орнаментальных комплексов – с другой, имеют свои истоки в орнаментике таких верхнепалеолитических культур Восточной Европы как костенковская (ряды косых крестов) и мезинская (ромбо-менандровый узор)»⁵⁵.

Из числа других находок, сделанных на данной стоянке, следует упомянуть два браслета из бивня мамонта. Первый состоял из пяти прилегающих друг к другу пластин, украшенных насечками по 14 линий, что соответствует половине лунного месяца. В совокупности на всех пяти пластинах было записано удвоенное число суток в 10 месяцах или число дней и ночей в 10 месяцах, а именно 10 лунных месяцев и длится женская беременность. Будь это единичный случай, можно было бы допустить случайное совпадение, однако на втором браслете, совершенно другому по орнаменту, мы так же видим 564 линии, соответствующие удвоенному числу дней в 10 лунных месяцах⁵⁶. Данный календарь свидетельствует об астрономических наблюдениях, которые вели обитатели этой стоянки, а также о том, что они связывали циклы ночного светила с циклом женской беременности.

Более полное представление о культе Великой богини дают нам археологические находки из Чатал-Хююка, древнейшего из известного на сегодняшний день города в Старом Свете, расположенном на территории современной Турции и существовавшего в период 6500–5700 гг. до н. э. Здесь мы уже видим развитый культ Великой богини-Матери, включавший в себя в том числе и охотничьи функции: «Представление богини вместе с дикими животными указывает на ее древнюю роль созидательницы ритуальных игр в охотничьих социумах и покровительницы охотников»⁵⁷. Действительно, богиня-Мать изображалась там в сопровождении леопардов, что, по мнению исследователей, подчеркивает агрессивный, дикий и зловещий ее аспект. В другом случае рельефы повествуют нам о рождении ею барана или быка, являясь, таким образом, предтечей греческого мифа о рождении Минотавра. Как показали исследования археологов, богиня-Мать была связана в Чатал-Хююке также с домашними животными, земледелием (ее статуэтки находили, в том числе и в зернохранилищах), ткачеством, а так же со смертью. На последнее со всей очевидностью указывают многочисленные человеческие черепа, найденные в фундаменте ее алтаря. «Рассматриваемые святилища с очевидностью свидетельствуют о сложной, но в целом непонятной ранней стадии земледельческой религии, центральной фигурой которой является богиня-прародительница, повелевающая стихийными силами и животными, частично унаследовавшая свои функции от палеолитических «Венер», которые также являлись воплощением концентрации витальных энергий и мрачноватым намеком на потусторонние силы»⁵⁸. Весьма похожую картину мы наблюдаем и в Европе. Древнейшим из известных земледельческих неолитических поселений здесь на сегодняшний день является Неа Никомедия в Северной Греции, возникшее в VI тысячелетии до н. э. По оценкам археологов, все поселение состояло из 15 домов и жило в нем около ста человек. В центре его было большое сооружение, в котором было найдено пять женских фигурок⁵⁹, что говорит о существовании у обитателей этого поселения культа женского божества, которое Т.В. Блаватская характеризовала как покровительницу плодородия полей и стад.

Однако очевидно, что великая богиня-Мать стала почитаться покровительницей охотников не в условиях городской цивилизации, а много раньше, когда предки создателей Чатал-Хююка занимались охотой и вели полукочевой образ жизни.

Следы представлений о богине-хозяйке животных встречаются и в славянской традиции. Один охотничий заговор рисует следующую картину: «На том на святом акиан-Море стоит свят злат престол. На том на святом на злате престоле сидит сама Мати Пречистая Богородица, Мати Божия, Государыня многомилостивая; в руках Она держит золотую пряленку и золотое веретенцо, и прядет она нити белаго и краснаго, и чернаго шолку шемаханского – на белых зверей, на белых зайцев, на красных лисиц, на черных, бурнастых…»⁶⁰ Очень показательно, что в данном случае высший женский персонаж христианской религии связывается не с плодородием или здоровьем, как это имеет место в подобных заговорах, а именно с охотой. Это обстоятельство указывает не только на весьма древнее происхождение заговора, но и на роль первоначально фигурировавшей в ней богини как хозяйки зверей, черты которой многие тысячелетия спустя перешли на богородицу. Вместе с тем веретено в ее руках – атрибут более поздней эпохи и, судя по всему, лишь впоследствии был включен в текст заговора. Более архаичную картину мы видим в украинском предании: «Между малорусами ходит такой рассказ: жили-были три брата, занимались рыболовством и звериной охотою; и на лове, и на охоте братья не знали неудачи: закинут ли сети – а они ужь полнехоньки рыбою, возьмутся ли за ружья – зайцы сами бегут на выстрелы. Дело в том, что мать у них была ведьма. Раз братья решились ее испытать; взяли тенета и ружья, пошли за зайцами, а матери сказали, что идут ловить рыбу. Что же? Раскинули тенета – и вместо зайцев полезли в них окуни, караси да щуки!»⁶¹ Понятно, что ружья в данном случае – это тоже позднейшее напластование, однако образ колдуньи, своими чарами обеспечивающей охотникам постоянную богатую добычу, в своей основе является более архаичной деталью, нежели прядущая богородица.

В сказке о Кощее Бессмертном вторая сестра так характеризует свою старшую сестру, к которой отправляет Ивана-царевича, ищущего свою любимую: «Впереди по дороге живет моя бо́льшая сестра, может, она знает; есть у ней на то ответчики: первые ответчики – зверь лесной, другие ответчики – птица воздушная, третьи ответчики – рыба и гад водяной; что ни есть на белом свете – все ей покоряется». «На другой день встала старуха ране́нько, умылась беле́нько, вышла с Иваном-царевичем на крылечко и скричала богатырским голосом, сосвистала молодецким посвистом. Крикнула по морю: «Рыбы и гад водяной! Идите сюда». Тотчас сине море всколыхалося, собирается рыба и большая и малая, собирается всякий гад, к берегу идет – воду укрывает. Спрашивает старуха: «Где живет Ненаглядная Красота, трех мамок дочка, трех бабок внучка, девяти братьев сестра?» Отвечают все рыбы и гады в один голос: «Видом не видали, слыхом не слыхали!» Крикнула старуха по земле: «Собирайся, зверь лесной!» Зверь бежит, землю укрывает, в один голос отвечает: «Видом не видали, слыхом не слыхали!» Крикнула старуха по поднебесью: «Собирайся, птица воздушная!» Птица летит, денной свет укрывает, в один голос отвечает: «Видом не видали, слыхом не слыхали!» – «Больше некого спрашивать!» – говорит старуха, взяла Ивана-царевича за руку и повела в избу…»⁶²