Богини славянского мира - Михаил Серяков Страница 8

Все эти примеры показывают, что некогда в пантеоне индоевропейцев верховное положение занимала именно богиня, отголоски культа которой сохранялись у этих народов уже в исторический период. Поскольку наиболее ранние памятники мифологии различных индоевропейских народов убедительно показывают, что к моменту распада данной языковой общности главной фигурой в пантеонах различных племен был уже бог-мужчина, господство матриархальных представлений следует отнести ко времени индоевропейской общности, если еще не к более раннему периоду. Хоть во многих случаях Великая богиня отождествляется с Землей, есть основания полагать, что это была не первоначальная ее ипостась – образ Матери-Земли становится значимым для мифологического сознания человека с началом земледелия или, как минимум, с начала систематического собирания съедобных злаков. Между тем отмечено, что первоначально наиболее значимым способом добычи пропитания для древнего человека была охота на диких животных. Исследовавшая религиозные представления древнего населения Европы, которое она не считала индоевропейским, М. Гимбутас пришла к следующему выводу: «Сердцевиной древнеевропейской символики является циклическое повторение таинства рождения, смерти и нового возвращения к жизни не только человека, но всего живого. Ее символы и образы концентрируются вокруг партеногенетической (самозарождающейся) Богини, единственного источника жизни. Ее могущество – в бьющих ключах и колодцах, в свете луны и солнца, в земле, во всех животных и растениях. Она – дарительница жизни и смерти, богиня возрождения и земного плодородия, рождающаяся и умирающая вместе с растительностью»⁴⁴.

Когда же возникло у людей поклонение богине? Археологические данные указывают, что занятие женским божеством главенствующего положения в религиозном сознании древнего человека произошло еще в эпоху палеолита. Одним из наглядных показателей этого являются находки статуэток богини-Матери, так называемых «Венер» палеолита, при практически полном отсутствии соответствующих мужских божеств. Как отмечают исследователи, эти «Венеры» находятся в Европе на обширных просторах от Дона до Рейна, объединяющихся в виллендорфо-костенковское культурное единство. Время создания наиболее ранних этих памятников религии и культуры охотников на мамонтов в центре Европы датируются 28–27 тысячами лет назад⁴⁵. Как отмечал В. Семенов, эти тучные богини воплощали иррационально-витальные силы природы. Как правило, у этих палеолитических «Венер» гипертофированно выделены ягодицы и груди, что указывает на их способность преумножать жизнь.

М. Гимбутас в свое время отметила: «Судя по несметному количеству изображений, доставшихся нам от доисторической Евразии, источником древнейших религиозных переживаний было великое таинство женской животворящей силы созидания. Великая богиня-Мать, из священного мрака утробы которой исходят все творения, была метафорой самой Природы, вселенского источника жизни и смерти, постоянно обновляющегося в непрерывной смене жизни, смерти и возрождения. (…) Древнейшие из вырезанных на скалах символов, как и изделия из рога и кости, являются прямым следствием глубочайшей веры в Богиню-дарительницу жизни, источник всего сущего»⁴⁶. Эта богиня олицетворяла собой все формы и проявления постоянно обновляющегося жизненного цикла. Исследовательница выделила три основные категории изображения богини: 1) богиня, олицетворяющая производительные силы природы, в ее ипостаси жизнедарительницы и покровительницы размножения; 2) богиня, олицетворяющая разрушительные силы природы, или богиня смерти; 3) богиня возрождения и регенерации, которой подчинены жизненные циклы всего природного мира. Поскольку смерть и возрождение неразрывно соединены как части естественного природного цикла то Богини смерти и возрождения нередко выступают как единое божество, что подчеркивает синхронность и взаимозависимость циклических функций⁴⁷. Анализируя символику мегалитических погребений, М. Гимбутас пришла к следующему выводу: «Вселенная и есть тело Богини, внутри которого происходят смерть и возрождение»⁴⁸.

Другие исследователи отмечали, что у этих палеолитических «Венер» почти никогда не изображались лицо и глаза. К этой особенности настолько привыкли исследователи первобытного искусства, что когда во Франции в Брассемпуи была найдена женская голова с изображенными глазами и носом, то она вызвала даже сомнения в своей подлинности – настолько резко эта находка контрастировала с безликими «Венерами» палеолита. Эту особенность ученые объясняют тем, что взгляда богини боялись, она, наподобие более поздней Медузы Горгоны греческой мифологии, внушала людям страх и ужас. Если эти наблюдения верны, то палеолитические «Венеры» соединяли казалось бы несоединимое, являясь одновременно и источником жизни, и источником смерти. При этом, если судить по памятникам древнего искусства, данное представление было весьма широко распространено: изображения женских фигур, как отметил В. Семенов, создавались по единому канону от Пиренеев до Русской равнины.

Объективности ради следует отметить, что у мужчин-исследователей встречается и другая трактовка изначального образа Великой богини: «Образ почитаемой богини глобален. И повсюду он носит сходные черты: она мать-родительница и в то же время злая, жестокая, кровожадная. Надо полагать, что когда женщины на дионисийских празднествах, доводя себя до исступления, разрывали на части животных и впивались зубами в их еще бившиеся в конвульсиях члены, они подражали образу свирепой богини. Пережитки представлений о неолитической богине сказались на образе Горгоны/медузы, на таких персонажах древнеегипетской мифологии, как дочь Ра, истребляющая человечество, или чудовище Амамат, пожирающая души грешников. Чтобы угодить богине, ей приносили человеческие жертвы, в ее честь убивали детей, совершали самоубийства, самоистязания, избивали друг друга. (…) По-видимому, богиня считалась не целеустремленно злой, а просто не различающей добра и зла, подобно животному или слепой стихии природы. (…) Образ такой богини не мог возникнуть на основе обожествления материнских предков. Это божество представляло собой персонификацию недоброй и вздорной мистической силы, от которой зависит судьба и жизнь людей»⁴⁹. Как и кукушка, Великая богиня не проявляла любви к тем, кому она дала жизнь.

Еще одним показателем произошедшей матриархальной революции стало изучение распределение мужских и женских символов на стенах пещер. На основании анализа 63 гротов А. Леруа-Гуран установил, что «женские знаки расположены главным образом в сакрализованных местах святилища (центральная стена зала, альков), тогда как мужские тяготеют к «проходным» частям пещеры»⁵⁰. Но из этого наблюдения следует вывод, что главенство в религиозной жизни в эпоху пещерного искусства принадлежало именно женщинам. Этот вывод подкрепляется и открытиями на верхнепалеолитической стоянке охотников на мамонтов в Мезине на территории современной Украины. Найденный там набор музыкальных инструментов был открыт в жилище, в котором помимо них были обнаружены такие специфические женские инструменты, как игла, шилья, украшения и браслеты, недвусмысленно свидетельствующие нам о том, что именно женщины исполняли экстатические музыкальные мистерии. Исполнялись они, по всей видимости, именно в честь богини. Связь именно женских мифологических персонажей с музыкой, песнями и танцами является чрезвычайно устойчивой и встречается на протяжении многих тысячелетий у различных народов. Выше уже отмечалось, что Великая богиня в описании Апулея держала в руке музыкальный инструмент, а в античной Греции даже существовала поговорка «Где только не танцевала Артемида!». Анализируя женские образы славянской низшей мифологии, такие как русалок у восточных славян, самодив у болгар, вил у сербов и богинок у западных славян, исследовательницы приходят к следующему выводу: «К наиболее характерным свойствам всех четырех демонов относится их любовь к музыке, пению, танцам. Более общими, свойственными всем персонажам нечистой силы являются способности к оборотничеству, к прорицанию, к знахарству и колдовству»⁵¹. Восточнославянские предания также отмечают, что на игрищах ведьмы поют волшебные песни, доступные только им и никому более⁵². В сказке «Ночные пляски» рассказывается, что у одного короля «было двенадцать дочерей, одна другой лучше. Каждую ночь уходили эти царевны, а куда – неведомо; только что ни сутки – изнашивали по новой паре башмаков». В конечном итоге выяснилось, что каждую ночь царевны ходили на танцы в «подземное царство к заклятому царю»⁵³. Как видим, этот жанр фольклора отмечает тесную связь женщин не просто с танцами, но с танцами с хтоническим сверхъестественным персонажем.