Начало России - Валерий Шамбаров Страница 77

Звенигородский князь был совсем не плохим человеком. Эдакий былинный богатырь, победитель татар и камских болгар. Умел повоевать, лелеял христианскую веру, строил святые храмы, любил и пображничать от души, чтобы столы ломились, веселье плескалось, а боевые соратники и гости нахваливали радушного хозяина. Нет, Юрий был на престоле далеко не худшей кандидатурой. Может, даже лучшей из имевшихся. Он не понимал только одного. Бросая вызов мальчишке-наследнику, он рушил сложившийся государственный порядок. Он рассуждал по-своему. Зачем нужен такой порядок, если в отношении его, Юрия, он получается несправедливым?

Но ведь в очереди за ним шли Петр Дмитровский, Андрей Можайский и Белозерский, Константин Угличский. А у самого Юрия выросли три сына, очень не похожих друг на друга. Дмитрий Красный – честный, смирный, очень благочтестивый, а Василий Косой и Дмитрий Шемяка – буйные и бессовестные. И их-то не устраивала никакая законность, ни новая, ни старая. Зачем им было наследование от брата к брату? Впереди их оказывались три дяди и тот же двоюродный братишка Василий. Косой и Шемяка смотрели на дело иначе. Отцу надо просто захватить престол, и пусть кто-нибудь попробует отнять! К Юрию и его сыновьям потянулись всякого рода искатели удачи: если звенигородские князья возьмут верх, то и их сторонникам немало обломится.

Однако Софья Витовтовна была дамой крутой, умной, и ее сторону приняло московское боярство. Любило оно или не любило регентшу, а со своим положением расставаться не спешило. Звенигородского князя не поддержали даже братья. Константин припомнил, как Юрий проигнорировал его мятеж. Да и Петр с Андреем, с дмитровскими и можайскими боярами, не видели причин надрываться ради возвышения Юрия, звенигородских и галичских бояр. Софья вела с ними переговоры, выражала готовность вознаградить за верность. Срочно снеслась и с Витовтом…

Юрий спохватился. Его Звенигород был зажат между Москвой и Литвой – запросто прихлопнут с двух сторон. Но князь не сдался. Вскочил в седло, поднял дружину, двинулся в свой второй удел, в Галич. К нему тоже презжали посланцы Софьи Витовтовны, условились не драться, соблюдать перемирие до Петрова дня. Но Юрий наметил за это время подготовить войско. На восточных границах Руси он пользовался большим авторитетом, защищал здешних жителей от болгар, его уважали не только в Галиче, но и в Вятке, Нижнем Новгороде. Принялся скликать и вооружать ополчение. В Москве узнали и рассудили, что действия князя не слишком похожи на перемирие. Предоставлять ему время наращивать силы сочли глупым. Подняли полки, и пока еще не растаял снег, не затопил дороги распутицей, воины выступили к Костроме. Руководить походом Софья поручила другому дяде государя, Константину Угличскому. С одной стороны, польстила, высокую честь оказала. С другой, надеялась поссорить братьев.

Но Юрий был опытным командиром. Московская рать значительно превосходила галичские отряды, встречать ее лицом к лицу было не с руки. А если пустить ее в собственное княжество, разорит. Юрий решил увести противников в другую сторону. Покинул Галич и направился к Нижнему. Хитрость удалась, правительство приказало полкам повернуть в погоню. Но и в Нижнем Новгороде Юрий не стал дожидаться, ушел за Суру, в мордовские леса. А Константин не испытывал ни малейшего желания драться с братом. Преследовал его какое-то время и повернул назад. Доложил, что не догнал. Московские полки без толку промесили сотни верст весенней грязи и были распущены по домам. А Юрий проследил, когда они удалятся, и возвратился в Галич.

Софья и ее бояре убедились – справиться с бунтом не так-то просто. Убедились и в том, насколько ненадежны остальные братья покойного государя. Возобновили переговоры. Увещевать Юрия поехал сам митрополит. При этом князь вознамерился пустить пыль в глаза, попугать Москву многочисленным воинством. Велел собрать галичских крестьян, ремесленников, раздал им оружие, построил возле города. Но Фотий раскусил уловку и поддел его: «Сыне Юрий! Никогда я не видел столько серьмяжников». Хотя найти общий язык оказалось невозможно. «Сыне Юрий» уперся, примирение с племянником отвергал. Слово за слово распалился, выплеснулись оскорбления на митрополита. Тот собрался и уехал, не благословив Галич.

Однако в городе обнаружилась смертоносная черная оспа. Юрий переполошился, воспринял ее как явный знак Божьего гнева. Догнал Фотия, просил прощения. Беседу-то продолжили, но Божий гнев князь относил только к собственной грубости. Претензии на власть по-прежнему считал законными и не уступал. Условились лишь о том, чтобы не воевать и не лить христианскую кровь. Москва обязалась не трогать Юрия, а он обещал не предпринимать попыток захватить престол силой, но оставлял за собой право судиться в Орде.

Что ж, Софья Витовтовна и московские бояре согласились. Подобный выход тоже выглядел законным, в духе старых традиций. На деле же в ближайшем будущем ни о каком суде не могло быть речи. Татарские ханы все еще резались между собой и выясняли, кто из них настоящий. А на Руси всколыхнувшуюся было усобицу заслонили свалившиеся на нее бедствия. Какая там усобица, какая борьба за власть! Вспышка оспы в Галиче была не единичной. Стали вымирать целые улицы в Переславле, Ярославле, Твери, Дмитрове. Люди пытались защищаться крестными ходами, горьким дымом можжевельника, перекрывали дороги, не пуская приезжих в свои города. Снова заговорили, что наступает конец света. Вроде, все признаки были налицо – глады, моры… Не заставили себя ждать и нашествия иноплеменных.

Витовт выступал любезным другом до тех пор, пока его зять твердой рукой был способен и осадить литовцев, и помочь им. Теперь в Москве сидели ребенок и его мать, престол под ними шатался. А Витовт стал официальным опекуном великого князя! От него зависело, удержится ли внук в кремлевском дворце! В общем, пустили козла в огород. Литовский государь сразу отбросил клятвы и договоры с Василием I. Обстоятельства переменились, зачем же их соблюдать? Эх, с каким удовольствием он вспомнил молодость, возбудился давними, уже похороненными надеждами!

Псковичам он предъявил обвинение, что они 9 лет назад помирились с крестоносцами, его врагами. Правда, Витовт и сам успел с ними помириться, но какая разница? Армию он собрал огромную – кроме литовцев, позвал союзную татарскую орду хана Улу-Мухаммеда, валахов, отряды чехов, в 1326 г. эта лавина ворвалась на Псковщину. Но на пути врагов встала крепость Опочка, крошечная, с деревянными стенами. Защитники придумали ловушку, перекинули через ров ложный мост на веревках, а под ним набили острые колья. На стенах людей не было, ворота открыты. Литовцы сочли, что крепость брошена, хлынули к ней. Тут-то горожане подрезали веревки. Воины посыпались вниз, напарывались, умирали в муках. Некоторых неприятелей захватили в плен, и тут же, на стенах предавали смерти.

Но именно жестокость смутила Витовта. Псковичи показывали, что не рассчитывают на пощаду, будут драться до конца. А за Опочкой литовцев ждало еще много крепостей, куда более сильных. Литовский государь понял, что завязнет здесь, и победы обойдутся слишком дорого. Он приказал снять осаду. Но захватчики не смогли даже спокойно уйти. Разразилась буря, да такая страшная, что матерые бойцы, прошедшие огонь и воду, рыдали как дети, бросали оружие, разбегались. Сам Витовт, обхватив столб шатра, в ужасе вопил: «Господи, помилуй!» Армия откатилась в полном беспорядке. Но… оживились те самые немцы, мир с которыми стал поводом для нападения Витовта. «Король Московский и император Русский», заставивший их заключить мир, умер. Почему бы не испробовать соседей на прочность? На Псковщине появились шайки крестоносцев, запылали деревни, заголосили бабы и дети, попавшие в плен.