Черчилль - Франсуа Бедарида Страница 76

С другой стороны, как мы уже знаем, Черчилль очень быстро завоевал популярность в стране в целом и в парламенте в частности. Он знал, что всегда может рассчитывать на поддержку «гвардии приближенных», в которую неизменно входили одни и те же верные ему люди — Брэкен, Мортон-профессор и другие. С самого начала он избавился от Хора, которого отправил послом в Испанию. А в конце года настала очередь лорда Галифакса, которому Черчилль поручил представлять Британию в Соединенных Штатах. На этом посту Галифакс сменил другого «попустителя», лорда Лотайэна, который только-только скончался. Новым министром иностранных дел стал Энтони Иден, блистательный политик, — их сотрудничество с Черчиллем длилось не один год. Что же до внутренней политики, то премьер-министр предоставил ее консерватору Джону Андерсону и лейбористам во главе с Клементом Эттли. Сам Черчилль предпочитал заниматься стратегией и внешней политикой. При этом военные вопросы он решал с начальниками штаба, тогда как вместе с Иденом разряжал напряженность в международных отношениях. В целом кабинет министров, составленный из людей знающих, заботившихся о народном благе, работал эффективно, и хорошо смазанные детали государственной машины не стопорили ее движения.

И, наконец, что также немаловажно, с Черчиллем было его чувство истории. Хозяин особняка на Даунинг стрит постоянно чувствовал на себе взгляд людей, населивших историю, словно Бонапарт в египетском походе. В его представлении каждый день вписывал новую страницу славы в британскую историю, редактором которой он в данный момент являлся.

Черчилль был душой и телом предан своему народу. Служа ему, он не щадил ни сил, ни времени. Конечно, телохранитель Черчилля немного преувеличивал, говоря, что его босс иногда работал сто двадцать часов в неделю ^[274], и, тем не менее, факт остается фактом: нередко рабочий день Черчилля длился пятнадцать-шестнадцать часов. Нельзя не подивиться выдержке премьер-министра, ведь к тому времени ему было больше шестидесяти пяти лет, и его здоровье уже не на шутку беспокоило близких. Такой напряженный распорядок дня премьер-министра отражался и на работе государственной гражданской службы, работникам которой это было вовсе не по душе, потому что им пришлось принять условия Черчилля — его методы и манеру работы. Однакоодин молодой и талантливый научный сотрудник Р. В. Джонс, заведовавший лабораторией секретных исследований при министерстве авиации, рассказывал, что всякий раз после разговора с премьер-министром он чувствовал себя, словно только что подзаряженная батарейка ^[275].

Черчилль был неутомимым организатором, он стремился лично наблюдать за работой всех правительственных подразделений, но беда в том, что он не мог переломить себя и по-прежнему всюду совал свой нос, проявлял нетерпение и чрезмерную властность. Он постоянно во все вмешивался, мешая другим работать, распекал подчиненных по делу и без дела, всегда много говорил на собраниях межведомственных комитетов и технических совещаниях. «Уинстон рассматривал собрания всевозможных комитетов, — писал один из приближенных к нему министров Оливер Литтлтон (лорд Чандос), — как возможность поделиться своими соображениями или отрепетировать новую речь. Часто его категоричные выступления не имели никакого отношения к теме обсуждения» ^[276]. Вот почему кое-кто стал опасаться возникновения в Англии «культа личности». В августе 1940 года смутьян-лейборист Эньюрин Бивен, всецело признавая за премьер-министром его статус «бесспорного лидера и глашатая британского народа», как-то в палате общин обратился к Черчиллю с такими словами: «В демократии идолопоклонство — самый страшный грех» ^[277].

* * *

Помимо того, что Черчилль успешно справлялся с обязанностями военачальника, умел повести за собой людей и как оратор не знал себе равных, он был еще и талантливым актером. Он умел обратить себе на пользу свое имя, свое прошлое, свой внешний облик. Его популярность усердно поддерживали средства массовой информации, причем репортеры лепили образ Черчилля под его же «чутким руководством», поскольку он ловко подчинил себе процесс освещения своей деятельности в прессе. Черчилль неизменно появлялся на людях в окружении целой толпы фотографов и кинооператоров. Его изображение было повсюду. Черчилль глядел с огромных плакатов, развешанных на стенах домов и на афишных тумбах в городах и деревеньках, его лицо можно было увидеть даже в пустыне и на кораблях военного флота Ее величества. Каждую неделю в кинотеатрах двадцать пять — тридцать миллионов зрителей глядели на знакомое волевое лицо, без конца появлявшееся в новостях.

Все уже привыкли к его традиционной сигаре, а начиная с 1941 года Черчилль еще и при каждом удобном случае поднимал два пальца в знак победы. Его костюмов, мундиров, умело подобранных к ним шляп было не счесть. Он появлялся то в цивильном платье, то в военной форме — чаще всего моряка или летчика, но иногда и пехотинца. Его голову украшали самые разные уборы — фуражки, опять же морского или пехотного офицера, фетровые шляпы, каски рядового британского солдата или солдата колониальных войск, соломенные шляпы, правда, иногда премьер-министр появлялся и с непокрытой головой. При этом его наряд всегда соответствовал обстоятельствам. В пустыне он надевал ботинки со шнуровкой, сапоги — в заснеженной местности или на побережье. А в минуты отдыха Уинстон предпочитал «костюм сирены» — просторный, зеленоватого цвета. Он называл его еще «детским комбинезоном». В этом одеянии его можно было увидеть в Чартвелльском поместье, в загородной резиденции Чекерс, а нередко и в особняке на Даунинг стрит или во время путешествий.

Один высокопоставленный чиновник, часто встречавшийся с премьер-министром, так описывал его облик и походку: «Это был сгорбившийся человек с тонкими чертами, круглым лицом, белым и румяным. Его мягкие волосы заметно поредели, а руки выдавали в нем художника. Он не ходил, а, скорее, передвигался тяжелыми шагами и грузно (...), словно монолит, опускался в кресло». Отправляясь на службу, на какое-либо собрание, Черчилль всегда хорошо одевался, обычно на нем была черная куртка, полосатые брюки, белоснежное белье и неизменный галстук-бабочка цвета морской волны в белый горошек. Несмотря на то, что Черчилль был слишком требовательным к своим подчиненным, а порой превращался в настоящего тирана, «всякий, кто его близко знал или работал на него, был безгранично ему предан» ^[278].