Сотворение мира в иконографии средневекового Запада. Опыт иконографической генеалогии - Анна Пожидаева Страница 76

Параллельно с рядом старческих ликов уже к концу X века, судя по миниатюре Евангелия Лиутара, Бездну представляет явно женская голова. Интересно, что Фольбах вслед за Ф. Закслем объясняет это просто «крайней стилизацией» старческого лика ^[613]. К первой половине XI века, судя по рельефу пластины из Берлина (илл. 27, с. 176), женская голова в роли Abyssus’a ^[614] появляется уже непосредственно в изображении Первого дня Творения; эта же традиция продолжается во фреске оратория Фомы Беккета в Ананьи (1170‐е гг.; илл. 58). Характерно, что женская маска, связанная с изображением водоема, присутствует также в роли «стеклянного моря» в миниатюре Бамбергского Апокалипсиса (1000–1020‐е гг., Бамберг, Государственная библиотека, Msc. Bibl. 140, f. 10v, 107), он же помещается в тимпанах фронтонов и в архитектурном орнаменте нескольких миниатюр Евангелия Оттона III (Мюнхен, Баварская государственная библиотека, Clm 4453, f. 149v, f. 206v; 108). Таким образом, в самых ранних из известных нам изображений Первого дня Творения фигурирует именно женская маска, она встречается в целом чаще, чем изображения старца-Океана, появившиеся лишь во второй половине XII века.

Это значит, что к этому моменту в роли персонификации Бездны могут использоваться два взаимозамещающих мотива, возможно, сходного дохристианского происхождения и явно появившиеся до распространения иллюстраций текста Вульгаты. Идентифицировать женский образ не составляет труда: это маска Горгоны, значительно чаще, чем Океан, выполнявшая в греко-римском искусстве Поздней Античности (и значительно раньше) функции апотропейона и фигурирующая в мозаиках водоемов (мозаика тепидария из Суса, II в.; илл. 58, 109; мозаиках терм из Римского национального музея, II в., и др.;). Роль апотропейона образ Медузы выполняет и в ранневизантийский период; так, в архитектуре «базилики»-цистерны Еребатан в Стамбуле используются сполии — эллинистические головы Медузы, горгонейоны также изображены на дидрахме Юстиниана 520 года.

Взаимозаменяемость образов Медузы и Океана в искусстве Римской империи убедительно показана М. Кавальери ^[615] на примере фронтонной композиции храма Минервы Сулис (ок. 200 г., Бат, Музей терм), где в роли традиционного апотропейона появляется не лик Горгоны, а старческий лик Океана, а также Ф. Барри на примере доспехов Траяна и Адриана с изображением головы Океана вместо традиционного горгонейона ^[616]. Общее устойчивое поле, в котором с равной степенью вероятности встречаются как маска Океана, так и маска Горгоны, — мозаики дна бассейнов в римских термах и чаши-лабрумы c рельефными украшениями на дне ^[617].

Остается задаться вопросом, каким образом эти мотивы стали сменять друг друга в композициях XII–XIII веков. Каваллиниевская реставрация и последующая гибель фресок базилики Сан-Паоло-фуори-ле-Мура не дают возможности сослаться на монументальный образец V века. Ареал распространения мотива (в первую очередь Юг Италии) предполагает непосредственные римские и монтекассинские влияния, однако количество разнообразных вариантов исключает обращение к одному общему прототипу.

Пытаясь проследить путь мотива женской или мужской маски от Римской Античности до космологических композиций XI–XII веков, мы неизбежно отмечаем, что за пределами Италии наши два образа становятся малоразличимы уже к началу IX века — в миниатюрах Утрехтской Псалтири, изображающих пасть Ада, спуск в Преисподнюю и т. п. ^[618](нач. IX в., Библиотека университета, MS Bibl. Rhenotraiectinae I № 32, ff. 9r, 14v, 52r etc.). В «Иконографическом лексиконе» Киршбаума ^[619] эти и многочисленные другие расположенные на земле маски неясного пола называются просто «масками Смерти». Характерно, что В. Фольбах констатирует, что женский лик Бездны (снабженный подписью) в Евангелии Лиутара равнозначен персонификации Ада (что очевидно из содержания притчи о богатом и бедном Лазаре) ^[620].