Петр Великий. Деяния самодержца - Роберт К. Масси Страница 75

Когда шведы отступали к Пушкаревке, русские их не преследовали. Рукопашная схватка, которая решила исход битвы, смешала не только шведские, но и русские боевые порядки. Кроме того, русские еще не знали, что неприятель разгромлен наголову, и продвигались вперед осторожно. К тому же Петру не терпелось отпраздновать одержанную победу. Сразу после молебна он отправился в лагерь, где в его шатре уже был накрыт пиршественный стол. Царь и его проголодавшиеся, усталые, но возбужденные генералы принялись за трапезу. После изрядного количества тостов в шатер привели пленных шведских генералов и полковников и пригласили сесть за стол вместе с победителями. Это был звездный час русского царя. Девять лет он с отчаянием наблюдал за неумолимым продвижением грозного соперника к российским пределам. И вот теперь он мог наконец сбросить тяжкое бремя тревоги. Счастливый победитель был снисходителен и заботлив к пленным шведам. Особенное внимание он оказывал Реншилъду. Когда из Полтавы доставили Пипера, его тоже пригласили к царскому столу. Петр все время оглядывался по сторонам, ожидая, что вот-вот приведут короля, и постоянно спрашивал: «А где же брат мой, Карл?» За столом Петр со всем почтением спросил Реншильда, как могли шведы со столь малым числом людей отважиться на вторжение в столь великую державу. Реншильд отвечал, что таков был приказ короля, а долг подданных – повиноваться своему государю. «Вы честный солдат, – сказал Петр, – и за вашу верность я возвращаю вам шпагу». Когда с валов в очередной раз грянул салют, Петр встал и, с кубком в руке, провозгласил тост за здоровье своих учителей в военном деле. «Кто же эти учителя?» – спросил Реншильд. «Вы, господа!» – ответил Петр. «Хорошо же ученики отблагодарили своих учителей», – заметил фельдмаршал с горькой усмешкой. Петр оживленно беседовал с пленниками; празднование растянулось на весь день, и о необходимости преследовать побитых шведов вспомнили лишь к пяти часам вечера. Тогда Петр приказал князю Михаилу Голицыну с гвардией и генералу Боуру с драгунами поспешить на юг, вдогонку Карлу. А на следующее утро Меншиков повел в погоню еще один отряд русской конницы.

Вечером, когда кончился пир, Петр уединился в своем шатре, чтобы описать события этого дня. Екатерине он писал: «Матка, здравствуй! Объявляю вам, что всемилостливый Господь неописанную победу над неприятелем нам сего дня даровать изволил, и единым словом сказать, что вся неприятельская сила наголову побиты, о чем сами от нас услышите, и для поздравления приезжайте сами сюда».

Более пространные письма, общим числом четырнадцать, «из лагеря под Полтавой» были посланы Ромодановскому, Бутурлину, Борису, Петру и Дмитрию Голицыным, Апраксину, Петру Толстому, Александру Кикину, местоблюстителю патриаршего престола Стефану Яворскому, царевне Наталье, царевичу Алексею и другим. Во всех письмах говорилось, в сущности, одно и то же: «Доносим вам о зело превеликой и нечаемой виктории, которую Господь Бог нам через неописанную храбрость наших солдат даровать изволил с малою войск наших кровию таковым образом: сегодни на самом утре жаркий неприятель нашу конницу со всею армеею конною и пешею атаковал, которая хотя по достоинству держалась, однако ж принуждена была уступить, токмо с великим убытком неприятелю; потом неприятель стал во фрунт против нашего лагору, против которого тотчас всю пехоту из транжамента вывели и пред очи неприятелю поставили, а конница на обеих фланках, что неприятель увидя, тотчас пошел атаковать нас, против которого наши встречю пошли и такс оного встретили, что тотчас с поля сбили, знамен, пушек множество взяли, також генерал-фельдмаршал господин Рейншельд купно с четырьмя генералы, також первой министр граф Пипер с секретарями в полон взяты, при которых несколько тысяч офицеров и рядовых взято, и, единым словом сказать, вся неприятельская армия фаетонов конец восприяла; а о короле еще не можем ведать, с нами ль или со отцы нашими обретается; а за разбитым неприятелем посланы господа генералы порутчики князь Голицын и Боур с конницею, и сею у нас неслыханною новиною вашему величеству поздравляю. Петр».

К письму Апраксину была сделана приписка, в которой Петр лаконично определил значение Полтавской победы: «Ныне уже совершенно камень во основание С.-Петербурга положен с помощию Божиею».

* * *

Таким образом, Полтавская победа в одно утро положила конец вторжению шведов в Россию и в корне изменила политическую ситуацию в Европе. До сего дня при всех европейских дворах ждали известия о новой триумфальной победе Карла, о том, что прославленная шведская армия вступила в Москву, а царь лишился престола, если не головы, ибо в поверженной России непременно воцарился бы кровавый хаос. Ожидали, что на трон будет посажен новый царь, во всем зависимый от шведов, как это случилось в Польше. И тогда Швеция, которую почитали Владычицей Севера, по праву станет именоваться повелительницей Востока и воле ее будет покорно все на просторах от Эльбы до Амура. Побежденная Россия, безусловно, уменьшится в своих пределах: немало русских земель отойдет шведам, полякам, казакам, а возможно, также туркам, татарам и китайцам. Петербург навеки исчезнет с карты России, выход к Балтийскому морю для нее будет закрыт, и пробужденному было Петром народу придется остановиться, развернуться и послушно шагать назад, в сонное московское царство. Но все воздушные замки рассеялись как дым. Времени, прошедшего от рассвета до полудня, хватило для того, чтобы завоеватель превратился в беглеца.

Орудийный гром на поле под Полтавой возвестил миру о рождении новой России. До сих пор государственные мужи в Европе уделяли царю едва ли больше внимания, чем персидскому шаху или Великому Моголу. Полтава научила их считаться с Россией и учитывать ее интересы. В то утро – и сам царь был тому свидетель – пехота Шереметева, кавалерия Меншикова и артиллерия Брюса установили новое соотношение сил, которое с течением времени – в XVIII, XIX и XX столетиях – сохранилось и упрочилось.

* * *

Шведская армия была разбита, но не сдалась. Весь день, пока Петр потчевал в шатре пленных шведских полководцев, остатки рассеянного шведского войска стекались по капле в лагерь у Пушкаревки. Здесь они соединились с теми, кто оставался в траншеях у стен Полтавы, с отрядами, охранявшими обоз и переправы на Ворскле. Всего в лагере собралось 15 000 шведов; к тому же под ружьем, ожидая приказов Карла и его генералов, оставалось 6000 казаков. Среди уцелевших многие были ранены в недавнем бою, другие покалечены в прошлых сражениях или обморожены минувшей зимой. Пехотинцев почти не было, большую часть спасшихся составляли кавалеристы.

Карл добрался до Пушкаревки одним из последних. Ему перевязали ногу, и он, наспех проглотив кусок холодного мяса, велел позвать Реншильда и Пипера. Только тут король узнал, что они пропали. Первым по старшинству генералом остался Левенгаупт, и теперь Карлу пришлось во всем полагаться на «маленького латинского полковника».

О том, что делать, вопроса не стояло. Было ясно, что шведам необходимо уходить, пока русские еще не вполне осознали масштаб своего успеха и не пустились в погоню. Не стоял вопрос и о том, каким путем идти. На севере, востоке и западе находились дивизии победоносной армии Петра. Открытой оставалась только дорога на юг. Это был кратчайший путь в земли татар, где шведы могли найти убежище у Девлет-Гирея. Карл трезво оценивал обстановку и понимал, что теперь, с жалкими остатками армии, он не будет для хана таким же желанным гостем, каким мог бы быть прежде. Но он все же надеялся, что Девлет-Гирей приютит его разбитое войско и оно сможет оправиться и собраться с силами, перед тем как двинуться через турецкие и татарские владения в Польшу.