1991. Заговор? Переворот? Революция? - Леонид Млечин Страница 75

Путин рассказывал потом, что ему кадровый выбор не понравился: Степашин — милиционер, к органам безопасности отношения не имел. Но, признал потом Путин, «Сте-пашин повел себя совершенно неожиданно. Фактически он своим демократическим авторитетом прикрыл спецслужбы Ленинграда».

Степашин разрывался между Москвой и Питером: в воскресенье уезжал в столицу, понедельник — в Верховном Совете. И назад в Питер.

Когда Степашин окончательно вернется в Москву, начальником питерской госбезопасности, видимо, по рекомендации Путина, станет профессиональный чекист Виктор Васильевич Черкесов. Он на два года раньше Путина окончил юридический факультет Ленинградского университета. Поработал в прокуратуре и был приглашен в КГБ. Службу начал оперуполномоченным Московского райотдела Ленинградского управления, потом его перевели в следствие.

Черкесов решительно встал на сторону Собчака во время августовского путча, и Анатолий Александрович не возражал против его назначения главой питерской госбезопасности, хотя возмутились городские депутаты и деятели культуры, которые отправили Ельцину письмо с просьбой убрать Черкесова. Но Собчак, видимо, полагал, что демократическому мэру никакие чекисты не страшны.

Его вдова депутат Государственной думы Людмила Борисовна Нарусова вспоминала:

— Крючков, герой ГКЧП, после освобождения по так называемой амнистии случайно встретился на одном из мероприятий с Анатолием Александровичем и сказал ему: «Вы зря торжествуете и думаете, что победили. Придет время, мы вас поименно и поштучно отловим, вы все будете сидеть».

Собчак помог Виктору Черкесову устроить личную жизнь — дал ему новую квартиру, когда начальник управления ФСБ решил соединить свою судьбу с главным редактором популярной газеты «Час пик» Наталией Чаплиной.

В 1991 году Собчак легко победил на выборах мэра города. Причем он демонстративно отказался от проведения избирательной кампании. Заявил, что деньги, выделенные из бюджета на избирательную кампанию, передает детским домам, агитировать за себя не намерен — взгляды его известны. Собчака поддержали три четверти избирателей. Ленинградцы проголосовали и за возвращение городу прежнего названия — Санкт-Петербург.

Настроения избирателей стали меняться, когда жизнь в конце 1991 года резко ухудшилась. В последние месяцы существования Советского Союза казалось, что страну ждет экономическая катастрофа и избежать ее невозможно.

Магазины окончательно опустели. Правда, появились коммерческие киоски, в которых продавались самые экзотические товары, но по бешеным ценам. Вместо денежного оборота расцвел бартер. Местные власти, областные хозяева запрещали вывозить продовольствие соседям и, естественно, не подчинялись Москве. Это вело к распаду государства. Боялись, что колхозы и совхозы перестанут продавать продовольствие городам — ничего не стоящие рубли им не нужны, а заставлять их больше некому. Что с исчезновением райкомов не удастся обеспечить тепло в домах и уборку улиц. Ждали, что голодные люди выйдут на улицы и устроят погромы.

В худшем положении оказались крупные города, их нечем было снабжать. Столичные власти в декабре 1991 года предупреждали, что в ближайшие дни может разразиться продовольственный кризис. Мэр Москвы Попов раздумывал над тем, что предпринять, если в городе начнется бунт.

Помню, как один из моих коллег почти серьезно предупреждал, что с наступлением зимы в гости будем ходить с полешком для буржуйки — лучший подарок в холодной Москве. В городах вводили талоны на мясо, масло, сахар, молоко, табачные изделия. Разумеется, получить положенное по карточкам не удавалось. Люди безнадежно стояли в очередях.

Анатолий Собчак вспоминал:

«В декабре 1991 года мы оказались перед лицом реальной угрозы полного прекращения снабжения Петербурга продуктами питания, а значит, перед угрозой голода. Для ленинградцев, перенесших в войну 900-дневную блокаду и потерявших в те годы более миллиона жителей, умерших от голода, эта ситуация была особенно болезненной».

Закупки за границей прекратили — нечем платить. Валютные резервы были фактически исчерпаны. От золотого запаса мало что осталось. В первые дни декабря 1991 года в город не поступило ни одного килограмма мяса. Купить что-то удавалось только по талонам. Не хватало сигарет, курильщики несколько раз перекрывали движение в час пик на Невском проспекте.

Не все реально представляли себе масштабы грозящей стране катастрофы: деньги печатаются, товаров нет, потребительский рынок разрушен. Доходы в союзный бюджет в четвертом квартале 1991 года перестали поступать, все финансировалось за счет эмиссии.

Я спросил Степашина:

— Когда вы стали начальником управления госбезопасности, у вас возникло ощущение, что вы все и про всех знаете в городе?

— Нет, подобные иллюзии я не питал, это надо проработать несколько лет. У меня не было таких иллюзий и когда позже я работал на Лубянке. Кроме того, у тебя должна быть и своя агентура, свой негласный аппарат, без этого тоже нельзя. Не только с подчиненными надо работать. Это специфика службы… Мне повезло в том, что я сумел найти общий язык с директорами крупнейших предприятий. Сильные были хозяйственники. Тогда на Кировском заводе триста пятьдесят тысяч граждан трудилось. И я начал работать с ними, может быть несколько нетрадиционно, не по-чекистски. И город-то мы удержали. С журналистами работал, кстати. Кладезь информации. Толковый, сильный журналист многое может подсказать.

— У вас возникало ощущение, что вы — подлинный, хотя и тайный хозяин города?

— Нет, до этого я еще не дослужился, не успел. Ну, может быть, у тех, кто побольше работает, у них есть такое ощущение. У многих нынешних, по-моему, есть. Но это ощущение, а не реальность.

— А потом, когда вы всей службой госбезопасности руководили, возникло чувство: я знаю про вас все?

— Ну, как сказать… Действительно, я кое-что кое о ком знал. Но с этими ощущениями надо быть очень аккуратным. Держать их при себе. Это обоюдоострое оружие. Оно же тебе потом голову отрубит.