Черчилль - Франсуа Бедарида Страница 72

Военный альянс Британии и Франции повис на волоске, а три дня спустя и вовсе прекратил свое существование. Это произошло 16 июня, когда союзники испробовали последнее средство: они наспех разработали проект создания союзного государства Франции и Англии, но сразу же отказались от этой идеи. Пока премьер-министр готовился в очередной раз пересечь Ла-Манш, до Лондона дошла весть о том, что правительство Петена в ночь с 16 на 17 июня обратилось к Гитлеру с просьбой о перемирии. Итак, жребий был брошен. Черчилль больше не появлялся во Франции. Лишь четыре года спустя, 10 июня 1944 года, он вновь высадился на Нормандском побережье.

Неудачи не сломили боевого духа англичан, а только укрепили их желание бороться. Настало время собрать волю в кулак и совершить невозможное. Лондон стал символом свободы для страны, которая, откликнувшись на призыв Черчилля, поднялась на борьбу с врагом. Премьер-министр, блистая красноречием, обещал народу немеркнущую славу. 18 июня он разрешил генералу Де Голлю обратиться к французскому народу через Би-би-си и таким образом заложил прочный фундамент для нового, дружеского альянса. По всему южному и западному побережью острова шли лихорадочные приготовления к отражению возможного вторжения. А печальный эпизод на алжирской военно-морской базе Мерс-эль-Кебир стал своеобразным символом суровой решимости премьер-министра. Черчилль хотел показать, что его ничто не остановит в этой беспощадной войне, которую он объявил Гитлеру, — даже кровь французских моряков, его вчерашних союзников. Такая решимость вызвала бурю оваций в парламенте — впервые действия Черчилля одобрили даже консерваторы. Теперь не только соотечественники, но и парламент признал его лидером нации.

Однако эти недели крайнего напряжения сказались на самочувствии премьер-министра. Тяжелые испытания изнуряли его. «Я чувствую себя разбитым», — признался он 26 мая своему помощнику генералу Исмею ^[255]. В этой нервозной обстановке он часто бывал нетерпеливым, резким, слишком жестким. Его упрекали в том, что он то и дело читал нотации своим соратникам и подчиненным, не мог сдержать внезапных вспышек гнева. Клементина, обеспокоенная этим «осложнением», даже предостерегла его. «Уинстон, дорогой, — писала она ему (...), — тебе, человеку, облеченному такой огромной властью, нужно быть учтивым и доброжелательным, проявлять олимпийское спокойствие, а не чрезмерную жесткость и раздражительность». Похоже, Черчилль прислушался к совету жены. Как заметил один из его секретарей, «дело не в том, что он намеренно тиранил окружающих, просто он всецело, душой и телом, был поглощен войной» ^[256].

* * *

Тем не менее, не нужно думать, будто бы в верхах царили полное согласие и взаимопонимание. Капитуляция французской армии обернулась настоящей катастрофой, и начиная с конца мая некоторые руководители государства стали учитывать возможность поражения Англии. Черчиллю понадобилась вся его энергия, чтобы убедить коллег в необходимости твердо придерживаться намеченной линии — бороться до конца. Неудачи на фронте способствовали распространению в верхах пораженческих настроений, в особенности среди бывших «попустителей» и пацифистов. В парламенте и в Уайтхолле кое-кто уже начал колебаться, поддавшись унынию. Франция вышла из игры, и теперь здравомыслящие люди, струсившие или просто реально смотревшие на вещи, стали подумывать о том, что Англия в одиночку не сможет одолеть Гитлера, а потому не разумнее было бы начать предварительные переговоры? Почему бы после всего, что было, не заключить компромиссный мир, пускай ценой территориальных потерь?

Три дня — с 26 по 28 мая — стали решающими. Лондонские министры и французский военный комитет по-прежнему пребывали в нерешительности, пока британский военный совет решал, не пора ли прощупать почву и выяснить мнение противника насчет мира с Британией. Этот вопрос вынес на обсуждение министр иностранных дел лорд Галифакс, заручившийся поддержкой Чемберлена. Они предлагали обратиться за помощью к тогда еще соблюдавшему нейтралитет Муссолини: через него можно было бы узнать, согласен ли Гитлер заключить с Британией мир, сохранив ее целостность. Британская же империя, со своей стороны, готова была уступить Германии часть своих территорий в Средиземном море — от Гибралтара до Суэцкого канала и в Африке. Узнав об этом предложении, Черчилль, который в действительности вовсе не был так уверен в правильности своих действий, сначала тщательно взвесил все «за» и «против» и лишь после этого решительно воспротивился идее Галифакса и сделал все, чтобы не дать ей хода. Он, в частности, собрал всех министров, не входивших в военный совет, и обязал их безоговорочно поддерживать политику противостояния агрессору. Из-за этого отношения между Черчиллем и Галифаксом сильно осложнились, и министр иностранных дел, выведенный из себя «фанфаронством» Уинстона, стал подумывать об отставке.

В конце концов, после трех дней колебаний и нерешительности предпочтение было отдано жесткой политической линии. Однако Черчилль решил бороться с врагом до конца не только потому, что к этому его подталкивал холерический темперамент. По словам Дэвида Рейнольдса, его выбор в большей степени был продиктован тем, что он, во-первых, надеялся на развал Германии изнутри в силу экономических и политических причин, как это уже было в 1918 году. Это, в свою очередь, привело бы к падению Гитлера и приходу к власти нового правительства, с которым можно было бы вести переговоры. Впрочем, здесь Черчилль ошибался. Во-вторых, он надеялся, что Соединенные Штаты, хотя бы ненадолго, вступят в войну. Но напрасно он обольщался, ведь мы-то знаем, что США приняли участие в военных действиях лишь после того, как Япония потопила почти весь американский флот, а Германия объявила Штатам войну. Черчилль выдал свои сокровенные мысли несколько дней спустя, заявив на первом тайном заседании палаты общин, состоявшемся 20 июня, что «Соединенные Штаты не смогут равнодушно смотреть, как Гитлер бомбит английскую землю и истребляет ее народ. Нам лишь нужно продержаться до президентских выборов, намеченных на ноябрь, и тогда англичане и американцы объединятся в борьбе с врагом» ^[257].