Тайны парижских манекенщиц - Фредди Страница 71

Увы, любая медаль имеет свою оборотную сторону. Парижской моде почти везде и постоянно возносят хвалу. Но бывает, что где-то публикуют и довольно жесткую критику наших коллекций. Каждый раз такая критика выводит меня из себя, потому что я неделями жила в атмосфере тяжелого труда, каким достигалась доводка двух сотен моделей, и мне кажется несправедливым стремление в нескольких словах свести эти усилия к нулю. Как бы хотелось, не жалея слов, выложить журналисту-разрушителю свое отношение!

Я хорошо знаю яростное желание развеять в пыль всю критику. Это похоже на щемящее ожидание провала, царящее на подмостках театра в вечер премьеры. Парижане знают, о чем я говорю: на генеральных репетициях театров Эдуарда VII или «Мариньи» царит такая же атмосфера, как и на показах наших коллекций. Но она усугубляется тем обстоятельством, что у нас хозяин одновременно автор, постановщик, декоратор и почти продюсер «пьесы», и он же тремя ударами дает сигнал к началу спектакля. Постановка такой пьесы стоит в двадцать раз дороже постановки любой комедии, а двести моделей – то же количество героев, которых нам предстоит сыграть: царственная особа или вамп в облегающем вечернем платье, снобка в коктейльном платье, строгая персона в костюме…

Двадцать или тридцать раз на дню, меняя одежду, мы меняем собственную шкуру, однако не забываем о той частичке нашей личности, составляющей стиль показа.

Между манекенщицей и платьем завязываются почти те же отношения, что между актрисой и ролью, из которой она выжимает все лучшее. Обе пытаются не только передать намерения автора, но и приятно удивить, открыв ему некоторые стороны его произведения, какие он не предусмотрел, высветив достоинства, о которых он и не думал и с восхищением примет. Иными словами, надо играть.

Истинная правда: о коллекции можно сказать то же самое, что и о театральной пьесе. В каждой рукописи заложено по крайней мере три пьесы: что написал автор, что играют актеры и что видит публика. И неудивительно, если мы в кабинах испытываем те же терзания, что заставляют биться сердца молодых премьеров в своих уборных, у тех и других влажные ладони, кругом голова и возбуждение, сменяющееся отчаянием. И те же катастрофы последней минуты за занавесом, внезапно отказавший прожектор или непросохшая краска декораций выливаются у нас в оплошности в подборе обуви или драгоценностей, их надо менять в последнее мгновение, а их никак не несут. Инцидент оборачивается чуть ли не трагедией, усиленной, как кажется, враждебным присутствием сотен глаз, которые через мгновение вонзятся в тебя. Этим, думаю, можно объяснить страх, презрение и враждебность, охватывающие в день больших премьер актеров, драматургов, модельеров и манекенщиц к горстке критиков, от которых зависит их жизнь.

Я прекрасно понимаю, что они – ремесленники наших побед, как и наших поражений, и знакома с великолепными журналистами, чьи статьи мы отслеживаем. Но как много тех, кто считает себя носителем хорошего вкуса, но чьи облик и манеры выдают посредственность и даже вульгарность. Неспособные к творчеству пустышки, ужасающие старые дамы с пальцами в барочных кабошонах ^[267], на них мы смотрим с печалью и раздражением. Они шавками брешут вслед создателям моды, творцам, не жалеющим денег и здоровья для своего искусства.

Уф! Я столько наговорила, но тем хуже! Если читатель удручен моими словами, он, надеюсь, лучше поймет наши полугодовые нервные срывы, которые, похоже, как и страх актеров, свидетельствуют о таланте. Сколько величайших актеров блистают на генеральных прогонах, а потом срываются! Это справедливо и для нас. Будем играть в честную игру и воздадим должное критикам.