Балтийцы (сборник) - Леонид Павлов Страница 71

Элементы броненосного крейсера «Рюрик» следующие: Построен в 1906 году. Водоизмещение – 16 930 тонн. Скорость – 21 узел. Артиллерия – 4 десятидюймовых орудия, 8 восьмидюймовых и 20 120-миллиметровых. Минных аппаратов – 2.

Закончив передачу новобранцев, я отправился в штаб флота. В отделе личного состава я немедленно получил назначение на крейсер «Рюрик».

Признаться, я был очень удивлен этим назначением, так как «Рюрик» был лучшим крейсером и попасть на него хотели многие. Каким образом могло на нем оказаться вакантное место – было непонятным…

Крейсер стоял в Ревеле, в гавани, у наружного мола во льду. До него можно было добраться только пешком, пройдя большое расстояние по гавани и молу.

Придя на «Рюрик», я отправился к старшему офицеру, капитану второго ранга Поливанову, и предъявил ему свое предписание. Затем явился к командиру, капитану первого ранга Пышнову. После командира – к ревизору, которому передал свой аттестат.

Ввиду того, что штаб бригады крейсеров помещался на крейсере «Рюрик», свободных кают не было, и старший офицер водворил меня на жительство в заразный лазарет, находящийся в носовой части крейсера. Я же, будучи «Петькой» (то есть самым младшим офицером на крейсере), должен был довольствоваться тем, что есть.

Мой заразный лазарет оказался отличным помещением, и я был вполне им доволен. В самом деле, я имел в своем распоряжении каюту на четыре койки и еще одну каюту, где были душ, ванная и уборная. Простота отделки помещения меня не смущала, и я устроился отлично.

В заведывание я получил кормовой отсек с четырьмя 120-миллиметровыми пушками в адмиральском помещении и 14-весельный катер. Получив инструкции для своего артиллерийского плутонга, я стал тренироваться в управлении огнем на специальном приборе, так как в этом опыт у меня был только школьный. Нужно было также изучить крейсер и, кроме того, нести вахту.

Как я уже говорил, крейсер стоял в гавани во льду. Для маскировки корабля он был выкрашен поверх обыкновенной серой краски меловой белой краской, которую приходилось почти ежедневно подновлять, особенно палубу. Делалось это из предосторожности, так как иногда над Ревелем и Гельсингфорсом появлялся немецкий дирижабль «Граф Цеппелин». Летал он очень высоко, и я думаю, больше с целью разведки. Во всяком случае, я не знал, чтобы он что-нибудь бомбил.

Кают-компания крейсера состояла из 30–35 человек офицеров. При ближайшем знакомстве со всеми членами кают-компании я как-то выразил свое удивление, как это я с такой легкостью мог попасть на лучший крейсер, на который хотели бы попасть многие. Тут мне разъяснили, как это все получилось. Оказывается, кают-компания крейсера вынесла постановление не принимать в свою среду офицеров, носящих немецкие фамилии. Как раз за несколько дней до моего появления в Ревеле штаб флота назначил на «Рюрик» мичмана барона Гейдена (отец его был генерал). Мичман Гейден явился на «Рюрик», но старший офицер известил его, что в силу постановления кают-компания принять его на крейсер не может. Командир крейсера сообщил об этом в штаб. Все это дошло до министра Григоровича, который, по-видимому, говорил об этом деле с командующим флотом адмиралом Эссеном. На «Рюрик» прибыл командующий флотом и заявил кают-компании, что он не видит причин, мешающих мичману Гейдену служить на крейсере. Старший офицер доложил также и адмиралу, что причина в его, мичмана, немецкой фамилии. Адмирал на это ответил, что и он носит немецкую фамилию Эссен, и это ему не мешает быть членом кают-компании крейсера. На это старший офицер доложил адмиралу, что он совершенно прав, однако тогда не было такого постановления, а теперь оно есть, и что адмирал является одним из самых уважаемых членов кают-кампании крейсера, но новых членов с немецкими фамилиями кают-компания в своей среде иметь не хочет. На этом разговор с командующим был закончен. Таким образом, на «Рюрике» оказалась вакансия вахтенного офицера. Как раз в это время в штабе подвернулся я, с русской фамилией, и немедленно был назначен на «Рюрик».

К сожалению, служба моя на крейсере не была долговременной. В конце февраля 1915 года вся бригада крейсеров, в составе: «Рюрик», «Олег», «Богатырь», «Баян» и «Адмирал Макаров» – пошла к немецким берегам для обстрела гавани города Меммель.

Вышли мы из Ревеля вечером и, пройдя у берегов Финляндии передовую минную позицию, направились к Уте, где простояли несколько часов в шхерах. В конце дня пошли к острову Готланд, откуда должны были идти прямо на Меммель.

Пройдя несколько часов от Уте во льду, мы вышли на свободную воду. С наступлением темноты шли ходом 20 узлов. В пределах видимости с острова Готланд мы должны быть только в темное время. На этом острове немцы имели свои тайные посты наблюдения и немедленно сообщали о появлении неприятельских судов.

После полуночи я улегся спать на диване в адмиральском помещении, где находился по боевому расписанию. Около двух часов ночи я заметил, что в кормовую дверь адмиральского помещения, выходящую на кормовой балкон, начала идти вода. Я подумал, что мы идем по мелкому месту, и решил пойти на палубу посмотреть, в чем дело. Только я подошел к трапу, ведущему на ют, как почувствовал легкое содрогание крейсера, длившееся несколько секунд. Я решил, что крейсер ворочает на другой курс, спокойно поднялся на ют и пошел на корму к своему балкону, когда вдруг услышал, что одна из кочегарок травит пар, причем с такой силой, что стало ясным, что что-то произошло.

Я дошел до балкона и только тут заметил, что крейсер идет совсем малым ходом, по инерции, и машины застопорены.

Я пошел к 10-дюймовой башне и на юте встретил вахтенного офицера, который мне сообщил, что мы налетели на риф и что у нас затоплена третья кочегарка.

Поспешив к правому скоб-трапу и спустившись до воды, я увидел, что мы медленно двигаемся вперед. Вернувшись обратно на палубу, я сказал вахтенному офицеру, что раз мы идем, а не стоим, то, очевидно, мы перелетели через риф, и что это очень хорошо, так как, останься мы на камнях, нас утром немцы разнесли бы до основания. Теперь же вопрос только в том, как значительны наши повреждения и будет ли держаться крейсер на воде.

В это время появился старший офицер и приказал нам подать с юта два перлиня на бак. Забрав половину команды своего плутонга и соображая, что дело, кажется, обстоит хуже, чем я думал, мы занялись этим делом. Раз нужны перлиня, то только для буксировки, – а это значит, что мы не можем двигаться сами. Не успел я, разматывая перлинь, добраться до шкафута, как получил приказание об отмене, и принялся водворять перлинь обратно. Ко мне подошел вахтенный офицер на юте и сказал, что он займется перлинем, а чтобы я пошел вниз посмотреть, что там творится, так как мы оба пребывали в полном неведении.

Подойдя ко входу в третью кочегарку, я узнал, что вся кочегарка, почти до самого верха переборки в дымоходе, затоплена, но все остальные кочегарки в действии. Стоявший тут же котельный механик, бывший в момент аварии в третьей кочегарке, рассказал мне, что произошло все это с головокружительной быстротой – вода хлынула из-под настила кочегарки, и все, что он успел сделать, это приказал закрыть разобщительные клапаны котлов и травить пар в атмосферу, закрыл водонепроницаемую дверь в следующую кочегарку и, так как вода уже заливала поддувала и подходила к топкам, приказал кочегарам подниматься наверх. Когда из кочегарки все вышли, он последним поднялся по трапу. Все это произошло в продолжении нескольких минут.