От Сталинграда до Берлина. Воспоминания командующего - Василий Чуйков Страница 69

Наступила короткая июльская ночь. Мной овладело тяжелое предчувствие. Как никогда, я ощутил: полк в опасности. Куда бы я ни послал разведку — на правый или левый фланг, — она всюду сталкивалась с противником. Ко мне, в татарскую хату, принесли на носилках пленного офицера. Он не был ранен, но упорно молчал. Мне трудно было понять его не совсем обычное поведение. То ли он был контужен, то ли симулировал. Офицер не сказал нам ни одного слова.

Вскоре ко мне привели еще одного пленного юнкера. Это был молодой человек лет двадцати. Он также упорно молчал. Каких-либо документов при нем не оказалось.

Все это подсказало мне, что противник настойчиво готовится к наступлению. Белые ведут разведку. Ждать больше было нельзя. Надо было немедленно произвести скрытный маневр.

Я решил отступить из поселка на север, занять позицию между озерами Тугуняк и Уректы, тем самым обеспечив себе фланги.

Выскочив вместе с комиссаром на новый рубеж, мы обнаружили глубокую канаву, сухую, без воды. По-видимому, она когда-то соединяла эти два озера. По краю канавы тянулся плетень. Он до некоторой степени маскировал расположение наших бойцов. От канавы в сторону противника метров на триста была гладкая, как стол, местность. Затем шел мелкий кустарник почти до самого Муслюмова. Это давало возможность хорошо наблюдать за тем, что находилось впереди нас. Противник не мог подтянуть сюда свои артиллерийские наблюдательные пункты — под прицелом каждый бугорок.

Фронт обороны был широкий, и нам пришлось развернуть в цепь восемь рот, оставив в резерве только одну стрелковую, команды пешей и конной разведок и четыре пулемета.

С рассветом в стороне Муслюмова началась частая ружейная стрельба. Через полчаса она прекратилась. Мне доложили, что эта перестрелка идет в селе. По-видимому, перейдя в наступление с разных сторон, противник затеял перестрелку между собой.

Уже взошло солнце, когда мы с Денисовым поехали вдоль своих позиций. Вдруг красноармейцы и командиры стали нам махать фуражками и кричать, чтобы мы спрятались. Поглядели вперед — из-за кустов появились цепи противника. Мы спешились, залегли около пулеметов.

Наблюдая в бинокль через плетень, я видел лица вражеских солдат и офицеров, которые, развертываясь в боевой порядок, осторожно приближались к нашим позициям. Надеясь на выдержку красноармейцев, мы решили подпустить белых поближе.

Бойцы терпеливо ждали. И когда первая цепь противника подошла метров на двести, последовала команда:

— Огонь!

Белогвардейцы повалились как подкошенные. Раненые ползли в разные стороны. Это продолжалось минут пять. Мы с комиссаром уже не лежали, а стояли и наблюдали через плетень всю эту картину. Однако красноармейцы не одобрили наше легкомысленное поведение:

— Чуйков, Денисов! Вам тут не место… Уезжайте… Мы тут и без вас справимся!

Это требование наших бойцов прозвучало для нас как команда. Мы вынуждены были подчиниться. Когда вскочили на коней, начался артиллерийский обстрел. К счастью, снаряды рвались с большим перелетом, и нам удалось галопом проскочить зону огня.

Командный пункт полка расположился на возвышенности юго-восточнее села Кунашак. Неподалеку находился наблюдательный пункт командира батареи Матвеева. Мне особенно хорошо была видна местность перед фронтом полка. Белогвардейцы пытались обойти наш правый фланг по берегу озера Тугуняк. Пришлось за счет команды пешей разведки и двух пулеметных расчетов растянуть наши позиции и тем самым как бы удлинить этот фланг. И когда противник поднялся и пошел в атаку, он снова встретил сильный отпор.

Так прошло 26 июля. Противник понес большие потери, наши же были незначительны.

Ночью усилили охранение. Красноармейцы и командиры спали по очереди. И вот разведчики приволокли двух тяжелораненых солдат и много документов. По этим документам и по опросу пленных установили: против полка действуют подразделения 46-го и 48-го полков 12-й Сибирской дивизии и около 600 юнкеров Челябинского офицерского училища. Юнкера были распределены по подразделениям обоих полков. Возможно, тем самым колчаковское командование пыталось повысить боеспособность своих вновь сформированных частей.

Второй день прошел в упорном и кровопролитном бою. Несмотря на большое превосходство в силах, противник вынужден был прекратить наступление. Все его атаки были отбиты без существенного для нас ущерба.

Это, несомненно, резко понизило моральный дух белых. В самом деле, продолжать дальнейшее наступление по полю боя, буквально усеянному трупами, не особенно приятно.

Наступили третьи сутки боя под Муслюмовом. Мы ожидали, что противник на рассвете повторит атаки. При этом, возможно, примет обходные маневры. Красноармейцы еще ночью были накормлены, получили боеприпасы.

Перед рассветом комиссар полка Денисов не утерпел, ушел с наблюдательного пункта в передовую цепь. Враги, как мы и ожидали, чуть свет пошли в атаку, но были снова основательно побиты и отброшены.

И тут мне доложили по телефону:

— Ранен комиссар полка…

— Что? Повторите…

— Он подполз к нам, — продолжал докладывать телефонист, — попросил вызвать вас, и тут его пуля стеганула в живот.

— Немедленно доставьте его на полковой перевязочный пункт, — потребовал я, все еще не веря тому, что услышал. Не верил, не хотел верить, что, возможно, теряю такого друга…

В это время противник начал сильный артиллерийский обстрел возвышенности. Снаряды то и дело рвались вокруг командного пункта.

Я лежал под кустом и думал: «Убило моего помощника Сергеева, тяжело ранен комиссар полка… За кем теперь очередь? И кто заменит этих людей?» Вблизи разорвалась шрапнель. Я почувствовал сильный укол в мякоть левой ноги чуть повыше колена. На брюках показалась кровь.

Недалеко от меня в ровике сидел начальник связи полка Михаил Никитин. Я подозвал его к себе и приказал: во-первых, никому не говорить, что ранен; во-вторых, прислать ко мне из артиллерийской батареи фельдшера с санитарной сумкой; в-третьих, узнать на полковом перевязочном пункте, насколько опасно ранен Денисов. Никитин было запротестовал, хотел звонить по телефону, вызывать врача, но я посмотрел на него так, что он осекся и ушел выполнять приказание.

Вскоре пришел фельдшер. Тут же под кустом он вытащил щипцами осколок шрапнельного снаряда, залил рану йодом, перевязал.

За день мы отбили пять атак противника. В разгар схваток я узнал о ранении командира роты Князькина. Пуля попала ему в рот…

А перед закатом солнца мне позвонил Никитин. Он передал заключение врача о состоянии здоровья комиссара: «Надежды на спасение Денисова нет. Поддерживаем уколами. Скоро его будут отправлять в тыл. Денисов очень просил Чуйкова приехать к нему».

Услышав последнюю фразу Никитина, я, кажется, простонал… Лошадь несла меня на полковой перевязочный пункт бешеным галопом. Боли в ноге я не чувствовал. Мне нужно было собраться с силами, чтобы не показать Денисову, что мы встречаемся в последний раз. Сумею ли я выдержать?