Русская армия между Троцким и Сталиным - Леонид Млечин Страница 68

— Почему же? — настаивал Ленин. — Вы же стояли во главе Петроградского Совета, который взял власть.

Но Троцкий понимал, что этот пост должен принадлежать Ленину, как лидеру победившей партии.

Тогда Ленин потребовал, чтобы Троцкий возглавил ведомство внутренних дел: борьба с контрреволюцией важнее всего. Лев Давидович отказался и от этого предложения. Среди прочего привел в качестве аргумента свое национальное происхождение: еврею не стоит занимать эту должность.

Владимир Ильич всей душой ненавидел и презирал антисемитов, поэтому он вспылил:

— У нас великая международная революция, какое значение могут иметь такие пустяки?

— Революция-то великая, — ответил Троцкий, — но и дураков осталось еще немало.

— Да разве ж мы по дуракам равняемся?

— Равняться не равняемся, а маленькую скидку на глупость иной раз приходится делать: к чему нам на первых же порах лишнее осложнение?

Троцкий стал говорить, что охотнее всего он продолжил бы занятия журналистикой. Тут уже был против секретарь ЦК Яков Свердлов:

— Это мы поручим Бухарину.

Практичный Свердлов и нашел работу для Троцкого:

— Льва Давидовича нужно противопоставить Европе. Пусть берет иностранные дела.

— Какие у нас теперь будут иностранные дела? — недоуменно пожал плечами Ленин, как и все. ожидавший мировой революции, но, подумав, согласился.

Таким образом первым министром иностранных дел Советской России стал Троцкий. Он занимал этот пост меньше пяти месяцев, с 8 ноября 1917-го до 13 марта 1918-го.

В студенческие годы автор этой книги участвовал в научной конференции в Московском государственном институте международных отношений (кузнице кадров МИД), посвященной «первому министру иностранных дел Чичерину». Будущим советским дипломатам не следовало знать, что первым все-таки был Троцкий…

К своей дипломатической деятельности он отнесся несколько легкомысленно, потому что ясно было, что сейчас не это главное. С утра до вечера он был занят делами Петроградского Совета и Военно-революционного комитета.

Когда один из старых большевиков попросился к Троцкому в наркомат, тот ответил:

— Жаль брать вас на эту работу. Там у меня уже работают Поливанов и Залкинд. Больше не стоит брать туда старых товарищей. Я ведь сам взял эту работу только затем, чтобы иметь больше времени для партийных дел. Дело мое маленькое: опубликовать тайные договоры и закрыть лавочку.

Конечно, эти слова Троцкого — или вежливый отказ, или шутка. Хотя он явно исходил из того, что судьба революции решается не на дипломатическом поприще.

Троцкий говорил, что мировому пролетариату дипломатия не нужна, трудящиеся поймут друг друга и без посредников. По словам историков, он вообще не мог понять, как это революционер может хотеть быть дипломатом? Дипломатия считалась в Смольном бранным словом, тайная дипломатия безусловно осуждалась.

Более того, ожидание мировой революции делало дипломатию ненужной. Ленин недаром говорил: «Наше дело — есть дело всемирной пролетарской революции, дело создания всемирной Советской республики». А если во всем мире победит революция, то какая может быть дипломатия между революционерами?

Перед Троцким стояла одна практическая задача — вывести Россию из войны. Для этого следовало связаться с воюющими державами. Кроме того, быстро выяснилось, что революционная власть, взявшись управлять государством, все же должна исполнять определенные обязанности — по крайней мере, до наступления мировой революции.

Аппарат министерства иностранных дел советское правительство не признавал и исполнять его приказы не собирался.

Леонид Борисович Красин не без злорадства писал своей семье, заблаговременно отправленной подальше от России:

«Большевики, видимо, обескуражены единодушным бойкотом всех и вся (рассказывали курьеры о визитах новых «министров» в свои министерства, где все их встречали заявлением о непризнании — начиная с товарища министра и кончая швейцарами и курьерами), бойкот этот угрожает остановить вообще всю жизнь столицы, и всем начала делаться ясной необходимость какого-то выхода, а именно — образования нового министерства, несомненно уже социалистического, ответственного перед Советами…

Большевистское правительство в отчаянном положении, ибо бойкотистская тактика всех учреждений создала вокруг него торричеллиеву пустоту, в которой глохнут все его декреты и начинания… Разруха растет, с каждым днем близится призрак голода, и, если так пойдет дальше, мы можем докатиться до стихийного взрыва анархии, которая помимо неслыханных бедствий отдаст страну в руки какого-нибудь крутого, взявшего в руки палку капрала».

Красин считал необходимым сформировать коалиционное правительство разных социалистических партий. В принципе в те первые дни большевики были готовы частично делиться властью — они отдали несколько министерских постов левым эсерам. Но правые эсеры и правые меньшевики проявили удивительный максимализм: требовали либо полного ухода большевиков, либо, как минимум, отстранения Ленина и Троцкого, что было невозможно. Правые социалисты не понимали, что теряют последний шанс направить Россию по нормальному пути развития.

Через неделю Красин сообщал семье в новом письме:

«Прошла неделя, а воз и поныне там! Большевики, разбив Керенского и завладев Москвой, не идут ни на какие соглашения, жарят себе ежедневно декреты, работа же всякая останавливается, транспорт, продовольствие гибнут, армии на фронтах начинают умирать с голода.

Все видные большевики (Каменев, Зиновьев, Рыков (Алексей-заика) etc.) уже откололись от Ленина и Троцкого, но эти двое продолжают куролесить, и я очень боюсь, не избежать нам полосы всеобщего и полного паралича всей жизни Питера, анархии и погромов.

Соглашения никакого не получается, и виноваты в этом все: каждый упрямо, как осел, стоит на своей позиции, как большевики, так и тупицы социалисты-революционеры и талмудисты меньшевики. Вся эта революционная интеллигенция, кажется, безнадежно сгнила в своих эмигрантских спорах и безнадежна в своем сектантстве…»

Даже Красин, который близко знал лидеров большевиков, не понимал овладевшей ими жажды власти. Ленин был готов отдать полстраны, лишь бы оставалась возможность управлять другой половиной.

Через день после революции в министерство иностранных дел приехал угрюмый и молчаливый Урицкий, который со временем станет председателем Петроградской ЧК и будет убит. Урицкий предъявил мандат Военно-революционного комитета, которым он назначался «комиссаром при Министерстве Иностранных Дел». Он обошел здание министерства и уехал. Мидовскими делами он больше не занимался.

Когда в министерстве появился Троцкий, он обратился к дипломатам с небольшой речью. Но в этой аудитории он большого впечатления не произвел. Никто не верил, что большевики сумеют сохранить власть. А раз так, то что с ними церемониться?