Четыре королевы - Нэнси Голдстоун Страница 64

Перспектива брака на высоком уровне играла роль пряника, но Генрих и Элеонора знали, что необходимо применить также и кнут. Если не дать решительного отпора вмешательству Альфонса в Гаскони, продемонстрировав силу Англии, король Кастилии без труда овладеет этой областью, после чего у него не будет необходимости вступать в переговоры с Англией. Для того, чтобы Альфонс воспринял дипломатическую альтернативу серьезно, 6 августа Генрих отплыл из Портсмута в сопровождении примерно трехсот военных судов. Эдуард, которому уже исполнилось четырнадцать, провожал его. «Юный Эдуард, после того, как отец поцеловал его и прослезился при прощании, стоял на берегу, плача и всхлипывая, и не хотел уходить, пока мог видеть раздутые ветром паруса кораблей». В этом сказалась не только сыновняя привязанность. Гасконь была обещана Эдуарду, и он отчаянно хотел отправиться туда; он чувствовал себя униженным от того, что его оставили дома, и потому плакал. Первенец Генриха и Элеоноры уже ощущал ту страсть к военному делу, которая впоследствии прославила его царствование. (В Средние века юноша четырнадцати лет был уже достаточно взрослым и для женитьбы, и для участия в войне. Здесь чувствуется забота матери, опасавшейся за исход экспедиции и не желавшей рисковать таким замечательным сыном.).

Элеонора тоже следила за отплывающей флотилией и, без сомнения, думала о будущем. Какой из Генриха главнокомандующий, она уже видела десять лет назад в Пуату, и высокой оценки он не заслужил. Удастся ли ему преуспеть на этот раз, если он так опозорился тогда?

Элеонора был на пятом месяце беременности, когда Генрих уехал; это была основная причина, из-за которой она осталась на берегу. Ее третье дитя, Беатрис, родилось в Гаскони в 1243 году, и у королевы остались яркие воспоминания о том, как местные бароны угрожали выдать ее французам. Повторить этот опыт она не стремилась. К тому же ее присутствие в Гаскони не могло способствовать трудам мужа: он должен был иметь полную свободу передвижения, без оглядки на нужды беременной жены. А в Англии Генриху нужен был заместитель — кто-то, кому он мог доверять, кто мог предвидеть, что ему понадобится, действовать от его имени и поддерживать в королевстве желание выиграть войну.

Соответственно, Генрих оставил ее в качестве регента, а Ричарда — ее советником. Этим он нарушил английские обычаи: ни всеми презираемый отец Генриха, Иоанн, ни его почитаемый дед Генрих II никогда не позволяли супругам править вместо себя, и народу, видимо, потребовалось время, чтобы привыкнуть к новшеству. Матвей Парижский сообщает, что король назначил «графа Ричарда и королеву хранителями королевства», но в этом хронист ошибался. Именно Элеоноре была вручена для хранения большая государственная печать Генриха, Элеонора была названа «хранителем и правителем» Англии в отсутствие короля. В ее задачи входило поддержание порядка и снабжение Генриха всем необходимым. Ни у одной из придворных партий не было иллюзий насчет того, что это значит: Элеонора получила право взымать деньги.

А Генриху нужны были все деньги, которые она могла добыть. Содержание армии — дорогостоящее удовольствие. В Гаскони, потрепанной войной, возник голод, да такой, «что курицу продавали за шесть пенсов, меру зерна — за двадцать шиллингов, а кварту вина — за два шиллинга и более… так что голодный рыцарь едва мог поддерживать себя, оруженосца, пажа и лошадей за два серебряных шиллинга [в день]». Кроме того, король предпочитал подкупать своих подданных, чем воевать с ними; эта политика находила одобрение у многих гасконцев, но расходы возрастали соответственно.

Вера Генриха в способности жены была оправдана. Элеонора упорно отстаивала его интересы и выжимала из населения каждую марку, где только могла. Когда Генрих попросил выплатить Альфонсу де Пуатье 3226 фунтов стерлингов, чтобы Франция не вступила в войну, она взяла деньги из собственных средств на жизнь. Она делала займы у флорентийских банкиров, с помощью Ричарда выжала какие-то средства из евреев, проживающих в Англии. (Церковь запрещала христианам давать деньги под процент, поэтому ростовщичеством занимались в основном евреи. Поскольку к ним относились как к презираемому меньшинству, евреи представляли удобный объект для вымогательств.) Согласно Матвею Парижскому, «граф Ричард созвал их [евреев] и потребовал с них большую сумму на нужды короля, — который, как он сказал, сильно на них гневался — под страхом заключения в тюрьму и позорной смерти».

Королева настолько прониклась нуждами короля, что вместо традиционного рождественского подарка — в королевской семье это была обычно дорогостоящая одежда или кубок с гравировкой, — послала Генриху пятьсот марок. Приезд дочери Катарины в ноябре не отвлек Элеонору от помощи Генриху. В январе 1254 года они с Ричардом напустились на баронов и духовенство во время ежегодного съезда парламента, чтобы те более активно оказывали помощь, финансовую и военную. Королеве и графу Корнуэллу удалось достигнуть лишь частичного успеха. Местная аристократия не доверяла сообщениям, приходящим от Генриха из-за моря — в частности, не считала столь уж серьезной угрозу вторжения короля Кастилии, а духовенство полагало, что десятины с его доходов, собранной якобы на крестовый поход, вполне достаточно в качестве жертвы на общее дело.

Несмотря на эти препятствия, Элеонора поддерживала поступление денег, и в результате Генрих заметно продвинулся в своих действиях. Он выкупил несколько замков и начал осаду твердыни мятежников, крепости Ла-Реоль. В первые же дни он понял, как трудна эта задача, положил свою гордость в карман и призвал Симона де Монфора, который после судебного разбирательства поселился в Париже, — пусть тот возвратиться в Гасконь и поможет ему. Несмотря на дружественность французов, которая так резко контрастировала с тем, как с ним обошлись в Англии — французские бароны так восхищались графом Лестером, что даже пытались поставить его регентом после смерти Бланки Кастильской, — Симон подчинился призыву Генриха. Элеонора, узнав о намерении Генриха, также облегчила возвращение Симона в Гасконь, быстро выплатив ему деньги, оставшиеся не выданными по первоначальному контракту.

Как только бывший их главный мучитель прибыл в Бордо, многие из мятежников, которые боялись Симона де Монфора больше, чем Гастона Беарнского, решили вернуться под руку Генриха. Король Англии выказал большую предусмотрительность, обращаясь с перебежчиками милостиво; его великодушие простерлось до преподнесения ценных рождественских подарков. Гасконцы начали припоминать, как выгодно было существовать когда-то под властью этого добродушного и почти всегда отсутствующего английского короля, и движение за независимость стало распадаться. Число мятежников сократилось до кучки самых упорных и закаленных воинов — но Лузиньяны, сводные братья короля, которые с самого начала состояли при нем, были также неплохими воителями. Генрих, радуясь их отваге, начал награждать родичей, отдавая им имущество тех, кого они победили, и это еще больше раззадорило их.

Успешность политики Генриха можно измерить по тому, как внезапно сдался Альфонс, приняв предложение брачного союза в марте 1254 года. Объявление о помолвке Эдуарда сопровождалось началом серьезных мирных переговоров между Англией и Кастилией.

Сдержанно-оптимистичная Элеонора (ведь брак еще не был реализован, а Альфонс в прошлом не раз поступал предательски) принялась помаленьку обеспечивать Эдуарда собственностью, чтобы он мог достойно войти во взрослую жизнь как женатый человек, которому предстоит править Англией. В придачу к Гаскони Эдуард, разумеется, получил всю Ирландию, острова в Ла-Манше (Джерси, Гернси и другие), несколько стратегически важных замков в Уэльсе, город Бристоль, графство Честер и еще ряд имений на английской земле. Такое щедрое обеспечение не могло не вызвать пересудов: укрепление владений сына ослабляло отца.