От фермы к фабрике. Новая интерпретация советской промышленной революции - Роберт Аллен Страница 57

Для большинства стран однозначная цель индустриализации заключается в повышении уровня жизни населения. В гл. 3, проанализировав идеи Преображенского и Фельдмана, мы увидели, что они формируют согласованную модель, в рамках которой инвестирование в тяжелую промышленность ведет к увеличению выпуска потребительских товаров через наращивание мощностей по строительству фабрик, производящих эти товары. Построение теоретической модели показало, что в ближайшие десятилетия потребление значительно увеличится. Другими словами, тот факт, что Советский Союз сосредоточил свои ресурсы на тяжелой промышленности, еще не означает, что его интересовали только танки и сталь. Бухарин заявлял, что «у нас экономика существует для потребителя, а не потребитель для экономики» (цит.: Коэн. 1980, 173). Если бы идеи Преображенского и Фельдмана были реализованы на практике, этот лозунг мог стать реальностью.

Да, Бухарина расстреляли, но умерла ли вместе с ним цель достижения высокого уровня потребления? Школа тоталитаризма отрицает, что Сталин когда-либо придерживался этой идеи. Согласно этой точке зрения, целью сталинизма была скорее власть и ее укрепление, а не улучшение условий жизни рабочего класса (Такер. 1977). В итоге инвестиции и расходы на оборонные нужды повышались за счет потребления. Описывая сталинизм, Такер (1977, 98) цитировал великого историка Ключевского, который охарактеризовал ранние этапы государственной индустриализации фразой «государство пухло, а народ хирел». Иными словами, Магнитогорск работал на сталь для танков, а не на выпуск станков для текстильной промышленности. Даже историки, критикующие тоталитарную школу, пришли к заключению, что «социализм и дефицит оказались неразрывно связаны друг с другом» (Фицпатрик. 1999, 4).

Мы не можем знать, о чем думал Сталин, но вполне можем проанализировать итоги советской политики. Что произошло с потреблением в ходе индустриализации СССР? Выросло оно или упало? Ответ зависит от выбираемых временных рамок. По периоду 19501980 гг. в целом практически не возникает разногласий: реальное потребление на душу населения увеличивалось почти на 3 % в год, несмотря на огромный рост инвестиционных вливаний и расходов на оборонный сектор (Конгресс США. 1982, 72–74). Как мы увидим, в это время значительно увеличилось потребление продуктов питания, а масштабы городской жилищной застройки увеличивались куда быстрее числа самих горожан. Кроме того, в СССР пришла революция в области потребительских товаров длительного пользования: число стиральных машин на 100 семей выросло с 21 в 1965 г. до 75 в 1990 г., холодильников — с 11 до 92, радиоприемников — с 59 до 96, телевизоров — с 24 до 107 (Фернандес. 1997, 312, 314). В начале 1990-х гг. на каждые 100 жителей России приходилось 16 телефонных аппаратов. Это значительно меньше, чем в Западной Европе или Японии, где этот показатель варьировал от 50 до 70, однако существенно больше, чем в странах третьего мира, таких как Аргентина (8), Бразилия (1), Ирак (3), Турция (6) (Доган. 1995, 267–269). В целом резкий рост потребления в СССР соответствует прогностическим данным Фельдмана и Преображенского.

Действительный интерес представляет вопрос: что же произошло в СССР в 1930-х гг.? Большинство исследователей полагают, что в течение первых пятилеток уровень жизни трудоспособного населения снизился или по меньшей мере оставался на прежней отметке. Эта точка зрения основана на оценке национального дохода по Бергсону и на проведенных Чапман подсчетов реальной заработной платы. Бергсон (1961, 251) считает данные по потреблению на душу населения «не впечатляющими». Основываясь на скорректированных рыночных ценах 1937 г., ученый отмечает, что в 1937 г. потребление на душу населения оказалось на 3 % ниже уровня 1928 г. Он также пишет: «Исследователи экономического роста хотят знать, может ли советским темпам индустриализации сопутствовать прогрессивный рост жизненного уровня. Если принимать во внимание советский опыт, ответ будет отрицательным» (Бергсон. 1961, 257). Чапман (1963, 165) характеризует динамику реальной заработной платы тех лет как «весьма жалкое зрелище». По ее мнению, факты говорят об «уменьшении количества покупок на душу городского населения на 6 %, а также о значительном снижении количества покупок товаров надушу сельского населения в период 1928–1937 гг.» (Чапман. 1963, 170). С этими выводами согласны многие экономисты и историки ^[87].

В этой главе я демонстрирую, что подобный пессимизм не уместен. На самом деле, в ходе реализации первой пятилетки практически не наблюдалось увеличения объемов выпуска потребительских товаров, а голод 1932–1933 гг. серьезно омрачил эти годы. Однако во второй половине 1930-х гг. потребление на душу населения было значительно выше, чем в 1920-х гг. Таким образом, ситуация в этот период имела много общего с условиями, сложившимися в 1950-1980-х гг. Если для сельского населения практически не наблюдалось выгоды (его уровень жизни вновь достиг показателя 1928 г. лишь в 19321933 гг.), то жители городов вместе с миллионами людей, переехавшими в них из деревни, стали потреблять значительно больше товаров, чем раньше. Так как доля городского населения с менее чем ⁴/₅ в 1928 г. выросла почти до ¹/₃ в 1939 г., рост был далеко не всеобщим, и тем не менее он представляется весьма важным фактором. Конечно, за него пришлось заплатить: продолжительность рабочего дня горожан увеличилась (еще один элемент концепции Преображенского), но все же улучшение материального состояния было налицо.