Святой Илья из Мурома - Борис Алмазов Страница 56

Развернувшись на хрипящем коне, оборотясь, Илья в одиночку пошёл назад, на почти сомкнувшийся и ладно действующий строй болгарских дружинников.

Болгары дрогнули и на какую-то секунду раздались в стороны. Этого было достаточно, чтобы в образовавшуюся вновь брешь потоком хлынули киевляне. Страшные в своей ярости, со сброшенными шеломами, в окровавленных кольчугах и белых рубахах, они залили собою всё пространство прорыва и стали быстро его расширять.

По команде византийцев и воевод смысленных в прорыв пошли вослед за христианами подоспевшие резервы. И наконец, конные торки слаженно и одновременно ударили по флангам болгар.

Болгарская дружина дрогнула и попятилась к лагерю, но опоздала — между ней и укреплённым лагерем успели прорваться торки.

И пошла резня не на живот — на смерть.

Болгары не думали сдаваться! Последние в сотнях и десятках дрались с тем же упорством, что и первые в самом начале боя, когда исход сражения был неясен. Падая, с рассечёнными головами и отрубленными руками, они всё ещё наносили удары по врагу. Как колосья под серпом жнеца, целыми рядами ложились на землю воины с той и другой стороны.

Бой прекратился, когда воевать стало не с кем...

Илья, прямо на коне, в доспехах, заехал в какую-то невеликую речушку, почерпнул воды, но вода была солона от крови. Чуть умывшись и отдышавшись от горячки боя, он поскакал на зов трубача, игравшего отбой и сигнал сбора.

Конь едва шёл, часто переступая — ибо не было места, куда поставить ему копыта от множества убитых и умирающих, — туда, где воеводы собирали свои поредевшие сотни.

Дружина болгар была изрублена вся. Немногочисленных пленных привели к князю, сидевшему на камне в окружении бояр и думных людей. Владимир внимательно рассмотрел крепких, широкогрудых парней, скуластых и плосколицых, их прочные фигуры, их стать хорошо обученных и выправленных воинов.

Ни страха, ни отчаяния не увидел он в их глазах. Болгары были готовы опять сражаться.

Они стояли плотной кучкой, прижимаясь друг к другу, и как волки глядели на князя. Никто не просил милости или пощады.

— Алла акбар! — вдруг вскрикнул один из них. И остальные ответили хриплым рыком: — Алла акбар!

— Что это означает? — спросил князь.

— Бога своего хвалят, — сказал кто-то из воевод, знавших болгар прежде.

Неловкая тишина повисла над ставкой князя. Вроде бы киевляне победили, но не было ощущения победы, а казалось, будто дружина ударилась в монолитную стену, отвалила от неё кусок, но стена как была неприступной, так и осталась. Неловкость разрядил опытный и мудрый Добрыня.

— Вишь ты! — сказал он князю. — Смотри, князь. Все как есть в сапогах! А у нас полдружины в лаптях.

Князь понял, что имел в виду воевода. Такое войско могла содержать и обучать только очень сильная держава.

— Вижу! — сказал глухо князь. — Станем в другой раз воевати лапотников!

Эта фраза, сохранённая летописцами на века как одна из самых важных, о многом говорила. Ею князь признал независимость и право на самостоятельную государственность Камской Болгарии. Он как бы закрепил не существовавшую прежде, но в битве обозначившуюся государственную границу между собственным княжеством и государством болгар.

Это почувствовали прежде всего те, кто дрался в первых рядах. Если прежде дружина княжеская и ополчение киевское дрались с племенами, то теперь они столкнулись с державою. И держава эта не уступала силою Киеву а может быть, и превосходила его. Сказавши о сапогах и лаптях, князь как бы объяснил свою политику присоединения всего, что стояло на низшей ступени государственного устройства, чем Киев. Столкнувшись же с дружиной Камской Болгарии, он столкнулся с государством если не превосходившим, то равным по воинским и иным возможностям и обогнавшим Киев, бесспорно, в том, что у болгар камских была государственная религия, а у державы Киевской её не было. В первом и во втором (случившемся позднее) походах на болгар Владимир отчётливо понял — он сталкивается с новым народом.

Он сталкивается с тем, о чём думалось и загадывалось ему на будущее: общая для державы религия из людей разноплеменных делает единый народ. В Болгарии такая религия была — ислам, потому и единый народ уже существовал, а в Киевской державе такой религии не было.

Сильно поредевшая дружина, отягощённая военнопленными и обозом с награбленным, медленно потянулась обратно к Киеву. Они победили, но ощущения победы не было, а была смертельная усталость. Дружина, потерявшая почти треть, как бы сразу состарилась...

Три дня отдыхали «на костях», вблизи места сражения. Язычники приносили благодарственные жертвы своим богам, даровавшим победу. Христиане в открытую отпевали и погребали своих товарищей, вознося над их могилами кресты.

Илья отпросился с отроками в Карачаров. К немалой его радости и удивлению, в Карачарове копошился народ. Илья узнал нескольких своих родаков.

— Вот, — говорили они Илье, который звал их в Киев. — Города нашего и селища нашего, конечно, нет — это ты верно говоришь, да разве построить его долго? А вот что взаправду долго и тяжко делать, так это на новом месте поля выжигать да расчищать. А тут города-то пожгли, но поля остались. И неча отсюда куда-то стремиться. А что людей много побили да в полон побрали — горько, конечно, тяжело, спору нет, но бабы новых нарожают. Главное — было бы чем их кормить, новых-то... Так что, Илья Иваныч, никуда мы от своей пашни не пойдём.

— Стало быть, вы от рода Микулы Селяниновича, — грустно усмехнулся богатырь.

— Чего? — переспросили не знавшие этой былины родаки.

«А я вот от какого рода? — спрашивал себя Илья. — Уж ясно: не от рода Вольги». И, размышляя, сказал с уверенностью отрокам:

— Мы — от державы новой и от рода нового, христианского...