Камеи для императрицы - Алла Бегунова Страница 53

— В женском медресе в Стамбуле три года изучала французский.

— Тогда мы поймем друг друга, — сказала Анастасия.

— Надеюсь на это, — ответил хан.

Так заканчивалась третья аудиенция у Его Светлости. Это был простой, дружеский разговор, Анастасия увлеченно поведала ему о своей недавней поездке в Чуфут-кале, где она осматривала остатки древней крепости: пещеры, вырубленные в скалах, руины стен, башен, ворот, цитадели, а также мавзолей Джанике-ханым, дочери хана Тохтамыша. Анастасия пошутила: имена крымско-татарских женщин она читает только на полуразрушенных стенах, но ближе познакомиться с ними ей, увы, не дано.

Хан рассмеялся вместе со своей русской гостьей, потом задумался и предложил сейчас нанести визит его третьей жене, год назад приехавшей сюда из Стамбула. Почему третьей, а не пятой или шестой, об этом Анастасия спрашивать не стала. Но Шахин-Гирей как будто прочитал ее мысли. Он сказал, что имеет только трех жен и этим хочет дать пример своим подданным, чтобы они понемногу отходили от варварской традиции многоженства и содержания гаремов, наполненных десятками наложниц.

Анастасия была страшно заинтригована. Неужели она действительно увидит «харам» — запретную, скрытую от посторонних глаз жизнь ханской семьи? Воображение уже рисовало ей образ третьей жены. Она — турчанка, а турчанок Анастасия мельком видела при Козлуджи, когда Абдул-Резак, бросив свой гарем, бежал от русских. Наверное, она так же запугана, бессловесна, медлительна, широка в бедрах — ведь в турецких гаремах женщин специально откармливают пирожными — и вместе с тем привыкла быть лишь тенью своего господина и всегда скрывать лицо… возможно, потому, что оно — некрасиво.

Между гибких ветвей жасмина, у края искусственного пруда они увидели хрупкую невысокую фигурку в татарской феске, в бархатной курточке с короткими рукавами, из-под которых спускались вниз просторные рукава белой батистовой рубашки. На вытянутой руке третья жена Шахин-Гирея держала белку. Маленький зверек безбоязненно брал у нее кедровые орешки и тут же разгрызал их.

— Лейла! — окликнул ее хан.

Белка прыгнула на дерево и мгновенно забралась на вершину. Лейла обернулась, но сначала не увидела их. Анастасия про себя ахнула: «Совсем еще ребенок!» Но красота ее была неоспорима: кожа белая, как снег, глаза черные, как ночь, и очень выразительные, брови вразлет, губы прелестного рисунка, волосы цвета воронова крыла, густые и вьющиеся. Ее миниатюрная фигура дышала какой-то особой, скрытой грацией.

Анастасия, следуя за ханом, вышла на песчаную дорожку из зарослей жасмина. Теперь Лейла увидела гостей. Она хотела обратиться к мужу. Однако присутствие молодой женщины в европейской одежде остановило ее. Она окинула Анастасию пристальным взглядом с головы до ног.

Пусть эта встреча проходила в неофициальной обстановке, пусть обе женщины не были парадно одеты, но этикет предписывал Анастасии первой и с должным почтением приветствовать третью жену крымского правителя. Потому она присела в глубоком реверансе перед шестнадцатилетней татарской принцессой и низко склонила голову.

— Bonjour, votre Clairemesse! [40]— на свой страх и риск Анастасия произвела от французского слова «claire» — светлый — обращение, заменяющее русское «ваша светлость» в женском роде.

— Bonjour, madame… — Лейла помедлила, не зная, как назвать незнакомку, и вопросительно посмотрела на Шахин-Гирея. Он спохватился и пришел ей на помощь, заговорив по-татарски:

— Сизлерни таныш атьмеге мусааде этинъиз. Бу — Анастасия Аржанова. Бу — Лейла… [41]

Снова наступила пауза. Говорить должна была третья жена. Но она молчала и испытующе смотрела на гостью, словно решала для себя, стоит ли продолжения этот разговор.

— Je suis heureuse de faire votre connaissance… — произнесла она наконец и добавила. — D’ou vene vous? [42]

— Je suis venu de ville Khercone. — Анастасия ответила и с облегчением перевела дух. — C’est la premiere fois que je viens dans votre pays [43].

— Notre pays est tres beau… [44]— Маленькая турчанка улыбнулась ей совсем по-дружески.

Через минуту они уже шли рядом по садовой дорожке, и Лейла рассказывала Анастасии о цветах, которые она выращивает здесь на клумбах. По-французски она говорила довольно бегло и с каким-то странным для Анастасии, неуловимым акцентом. Но это был очень хороший книжный французский язык, на котором тогда в Европе говорили все, не бывавшие во Франции. Возможно, они даже учились с Лейлой по одному и тому же учебнику. Анастасия легко узнавала фразеологические обороты, слова и грамматические схемы. Заинтересовавшись рассказом третьей жены хана, она задавала Лейле разные вопросы об этих цветах.

Шахин-Гирей шел следом за своей женой и гостьей и вслушивался в звуки чужой речи. Кое-что он понимал. В юности он увлекался изучением языков, но Аллах не дал ему тогда случая досконально изучить французский. Теперь для этого не было ни времени, ни сил.

Хан радовался, что ему в голову вовремя пришла идея познакомить маленькую Лейлу с русской путешественницей. Бывало, что Лейла отчаянно скучала в его пышном дворце. Оставив родину и всех близких ей людей на другом берегу Черного моря, в Бахчи-сарае она пока не приобрела подруг.

Первая жена Шахин-Гирея Мариам, черкешенка по происхождению, была старше Лейлы на двенадцать лет и целиком погружена в ведение сложного дворцового хозяйства и воспитание детей — троих ее собственных и двоих от второй жены. Хатидже, вторая жена хана, крымская татарка из знатного рода Ширин, отчего-то сразу невзлюбила юную турчанку и всегда старалась чем-нибудь досадить ей.

Однако хан очень любил Лейлу. Она была таким же необычным цветком в его саду, как и прекрасные орхидеи, которые она умудрилась вырастить на сухой и глинистой почве Бахчи-сарая.

Шахин-Гирей женился рано. Он сполна познал первые плотские радости с крупнотелой Мариам. Затем добавил к ним кое-что из острых ощущений с Хатидже, весьма раскованной в постели и готовой на все ради обладания мужчиной. К Лейле же хан по большей части заходил днем. Лежа рядом с третьей женой на подушках, он перебирал ее чудесные вьющиеся волосы, рассматривал ее последние рисунки и слушал новые стихи, сочиненные ею.

Редкие их ночные встречи были не столь поэтичны. Лейла, стиснув зубы от боли, молча выполняла свои супружеские обязанности.

Шахин-Гирей понимал, что это не доставляет ей ни малейшего удовольствия, но не знал, как исправить ситуацию. Для третьей жены существовал один-единственный и давно проверенный выход — забеременеть и родить, — но тут пока у нее ничего не получалось.