Война Москвы и Твери. Правда о рождении России - Алексей Шляхторов Страница 48

Осознание себя преемниками монгольской государственности придавало уверенность русским правителям. Москва – это «Новый Сарай», конкурент Крымского ханства за право быть главным наследником Золотой Орды. Подобная трактовка происхождения московской державности кажется весьма убедительной, но это только на первый взгляд. Степень заимствования Московией у монголов политических институтов сильно преувеличена. Московия проявляла немалую компетентность при осуществлении «восточной» дипломатии. При чтении посольских книг о переговорах Москвы с Ногайской Ордой возникает ощущение, что русские мастерски воспроизводили «язык Степи». Но русские контакты с христианскими европейскими странами строились по иной модели, вовсе не татарской. Дипломатические памятники сношений с западноевропейскими странами переполнены повторяющимися апелляциями к христианскому единству и недопущению пролития христианской крови. Это, казалось бы, однозначно свидетельствует, что московиты считали себя полноправными членами христианского мира. Территориальный рост Московии и протяженности ее границы также не подтверждает идею, будто бы она хотела стать преемницей Золотой Орды. Московия никогда не выдвигала лозунг собрать под своей властью земли Золотой Орды. Вплоть до конца XVII столетия Россия не ставила перед собой задачи победить Крым, который являлся главным наследником ордынской государственности, да и в ХVП веке наступление на южное ханство было обусловлено участием России в европейском антимусульманском союзе, «Священной лиге».

Поскольку географические границы Московии и Орды не совпадали, русские не могли иметь ту же самую геополитическую ориентацию, что и Золотая Орда. Например, Россия имела сферу интересов в Поволжье (прежде всего торговлю). Но она едва ли нуждалась в азербайджанских кочевых пастбищах, за которые Орда постоянно спорила с Ильханатом. Стремление Ивана IV к балтийским портам в Ливонской войне не имело исторического прецедента в политике Орды.

Очень показательна идеология завоевания Казани в XV–XVI веках. Русская дипломатия обосновывала свои права на эту территорию тем, что Казань якобы была преемником Великой Булгарии. А Булгарию в древности победили предки великих князей московских – князья владимирские и киевские. Ногаи называли Ивана IV «белым царем», что означало «хан Западной Орды». Это подразумевало трактовку статуса правителя Москвы как наследника ханской власти. Однако, как показал Д. Островский, это обращение присутствует в посланиях, адресованных Ивану IV, но его нет в документах, исходящих от Ивана IV. Во всех русских текстах титул царя писался согласно московскому протоколу: «царь и великий князь всея Руси». Московиты перевели ногайские послания и оставили в них титул «белый царь». Это показывает, что Московия позволяла ногаям и другим кочевникам, например, калмыкам, в XVII веке называть своего государя титулом правителя Монгольской империи, но не более того. Причем именно «позволяла» – Москва была крайне чувствительна к любым неточностям в титуле монарха. Русские дипломаты не отрицали обращения «белый хан», но и не подтверждали его уместность. Иначе Московия реагировала на попытку в некоторых ногайских посланиях, например, от Белек Булат-мурзы в 1551 году, объединить родословия Чингисидов и Рюриковичей. Ногайская «генеалогическая лесть» не была оценена Россией. Для нее было значимо только возведение рода русских царей от Августа кесаря.

Это все доказывает, что Московия не нуждалась в декларации своей преемственности от Золотой Орды ни на словах, ни на практике. Перед нами однозначные свидетельства невосприимчивости Московии к восточной политической идеологии. Однако есть эпизод, казалось бы, свидетельствующий об обратном. М. Чернявский утверждал, что в течение ХVI столетия образ хана был более широко представлен в московской политической культуре, чем образ византийского василевса. Ученый считает временную передачу Иваном IV престола Чингисиду Симеону Бекбулатовичу в 1575–1576 годах ярким примером, подтверждающим данный тезис. Но Симеон никогда не был царем Московии. Он носил титулы касимовского хана, позже великого князя Тверского. Назначение Симеона следует рассматривать как политический театр, и не стоит расценивать как возвеличивание чингисидской родословной. Таким образом, легковесные декларации, будто московская государственность являлась преемницей Золотой Орды, не выдерживают научной критики. Московия была прежде всего православным христианским царством, наследником Киева и Владимира, а вовсе не Сарая».

82. Западные историки в основном придерживались т. н. «смягченной» концепции вассалитета, впервые сформулированной в работах Ф. Грэхэма и Дж. Куртэйна. /Graham F. R. The Arches and the Steppe or the Empires of Scythia: A History of Russia and Tartary. – London 1860.; Curtain J. The Mongols in Russia – Boston, 1908; Dawson Chr. The Mongol Mission – London – New York, 1955. / Дж. Феннеп ещё смягчает картину, ограничивая время существенного влияния Орды на Вел княж. Владимирское сроком с 1281 по 1331 год. А Гальперин идет дальше, развивая доводы о том, что отношение ордынских ханов к Северной Руси было весьма лояльным «.Для Золотой Орды – в силу географического и торгово-экономического факторов – не было смысла управлять Русью».

83. Бартольд В. В. История изучения Востока в Европе и России. 2 изд. – Л.: Ленинградский институт живых восточных языков, 1925 – С. 171–172.

84. Halperin Ch. Soviet Historiography on Russia and the Mongols // Russian Review. 1982. Vol. 41. № 3. P. 306–322.

85. Halperin Ch. Russia and the Golden Horde. Bloomington, Ind.: University of Indiana Press, 1985.

86. Ostrowski D. Muscovite Adaptation of Steppe Political Institutions: A Reply to Halperin’s Objections // Kritika. 2000. Vol. 1. № 2. P 268.

87. Halperin Ch. Muscovite Political Institutions in the 14th Century // Ibid. P 237–257; Ostrowski D. Muscovite Adaptation of Steppe Political Institutions. // Ibid. P 267–304.

88. Halperin Ch. Russia and the Golden Horde. P 88, 103.

89. Ostrowski D. Muscovy and the Mongols. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. P 88, 103.

90. Ostrowski D. Muscovy and the Mongols. P. 199.

91. Idem. Muscovite Adaptation of Steppe Political Institutions. P. 269.

92. Halperin Ch. J. Russia and the Golden Hord. The Mongol Impact on Medieval Russian Histori – Bloomington, 1987 – P. 61–74.

93-98. Чарльз Гальперин. Идеология молчания: предвзятость и прагматизм на средневековой религиозной границе //

Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Период Киевской и Московской Руси: Антология / Сост. Дж. Маджеска. Пер. с англ. З. Н. Исидоровой. – Самара: изд-во «Самарский университет», 2001. 284 с. // nashaucheba.ru/v18321/ дэвид-фокс_майкл._америка.

99. См. п. 54.

100. Согласно Ясе, всё трудящееся население Орды, как земледельческое, так и кочевое, находилось в жёсткой крепостной зависимости и было прикреплено к определённым земельным участкам, где они могли кочевать (зимой и летом) или возделывать землю. А служивое сословие не имело прав перехода к другому сюзерену. На Руси же правом перехода пользовались все: селяне, горожане, рыцарское сословие, их слуги. Разной была система штрафов и наказаний за нарушения различных запретов. И, кроме того, на Руси был обычай судного поединка (как указывал Карамзин – документально подтверждено проведение оных в документах от 1228 года. Судебный поединок // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона/ Источник: т. XXXIa (1901): Статика – Судоустройство, с. 922–924. Судебный поединок (preuve par gages de bataille, в России – поле) является одним из судебных доказательств древнего права как вид суда Божьего. Обычай Северной Европы (викингов, славян, англосаксов), не имевший аналогов в античном мире. Принимавший в Северной Руси – России самые бескомпромиссные в Европе формы. Очистительная присяга, занявшая с эпохи введения христианства одно из главных мест между ордалиями, весьма скоро утратила свое доказательное значение. Учреждение соприсяжников, появившееся повсюду как дополнение присяги, оказалось также несостоятельным; нужна была новая гарантия справедливости показаний тяжущихся – и такой гарантией являлась личная сила, подкрепляемая божеством, защитником невинного. Необходимо различать юридическую природу судебного поединка и поединка в делах чести (дуэли). В судебном поединке шла речь о виновности сомнительной, доказательство которой приходилось предоставить всеведущему суду Божию; в дуэли нет и речи о каком-либо сомнении, неизвестности. Судебный поединок есть доказательство, на основании которого постановляется решение; дуэль есть само решение дела. В законодательных памятниках Запада впервые упоминается о нем в начале VI ст., когда был издан бургундским королем Гундобальдом закон (так назыв. loi Gombette, 501 г.), предоставивший тяжущимся сторонам с целью избежания злоупотреблений присягой разрешать спор поединком. В IX и Х столетиях судебный поединок получил полное господство в сфере судебных доказательств и применялся как при разрешении спорных случаев по гражданским и уголовным делам, так и при разрешении на суде вопросов, касавшихся толкования законов. Он вызвал сильные нападки со стороны церковной власти. В Германии поединок в качестве судебного доказательства вымирал постепенно и окончательно исчез в половине XVII в.; императоры ограничивались только тем, что давали городам или отдельным лицам привилегии, избавлявшие их от обязанности выходить на судебный поединок. С конца XIV в. во Франции исчезает судебный поединок в качестве общего доказательства по уголовным делам. В Англии судебный поединок впервые появился при Вильгельме Завоевателе; в XIII в. он получил полное распространение, но относительно вызова на поединок можно было апеллировать в ассизы. В 1571 г. королева Елизавета воспретила судебный поединок в гражданских делах. Что касается русского права, то Русская Правда не дает указаний относительно судебного поединка, или «поля». Впервые о нем упоминается в первой четверти XIII в., в договоре смоленского князя Мстислава с немцами, запрещающем судебный поединок между русскими и немцами. Ввиду этого некоторые исследователи нашего права (Каченовский, Калайдович, Погодин) приходят к заключению, что поединок не есть исконное, национальное явление нашего процесса. А заимствован у других народов – и сравнительно поздно; другие же исследователи (Пахман, Дмитриев, Сергеевич, Беляев) полагают, что поединок, несмотря на молчание Русской Правды, есть древнейший способ доказательства и у нас. В эпоху Судебников [Ивана Третьего и Четвёртого, Грозного] закон предоставлял решать поединком всякие дела, как уголовные, так и гражданские. Ссылка на поединок имела решающее значение только в том случае, когда одна из сторон отказывалась от поединка; тогда отказавшаяся сторона проигрывала дело. Принимать предложенное «поле» обязаны были все без исключения. Никакие этические соображения не избавляли тяжущихся от этой обязанности. Так, в одном судном деле времен Василия Иоанновича, когда боярские дети отказались драться с крестьянами и требовали, чтобы ответчики выставили против них боярских же детей, судьи не уважили этого предрассудка и обвинили истца. Тот же Судебник Ивана Грозного, реально ограничивая произвол представителей власти, запрещал им производить аресты человека любого сословия без согласия местных избранных земских властей; в противном счете чиновники должны были заплатить незаконно задержанному «за безчестье». Земские власти в случае конфликта с назначенным воеводой могли вызвать последнего на судебный поединок с оружием в руках. Даже либеральный историк Ключевский посчитал такую законодательную норму «скандальной». «Это все равно как если бы земская управа вызвала бы губернатора на дуэль, и здесь наш царь-батюшка слишком яро насаждал демократию», – комментировал он. Старым людям, малолетним, увечным, женщинам и духовенству было дозволено ставить за себя на поединок «наймитов»; ответчик также имел право ставить за себя наймита, когда истец его ставил, но послух – только в том случае, когда подходил под условия, при которых наем дозволялся. Силы обеих сторон на поединке должны были быть равными, вследствие чего в Царском Судебнике было постановлено, что небоец бьется с бойцом только по собственному желанию. Побежденная на поединке сторона приговаривалась к уплате иска и судных и полевых пошлин. Такому же взысканию подвергались и те, которые или не явились к поединку, или сбежали с поля; достаточно было неявки хотя бы одного из представителей тяжущейся стороны, чтобы вся сторона подверглась обвинению. Для уравнения шансов боя судьи имели право некоторых из тяжущихся отставить от поля, а другим приказать биться. Дело, решенное судебным поединком, не подлежало ни пересмотру, ни перевершению. Судебный поединок у нас окончательно вымирает в конце XVI века. По мнению проф. Пахмана, Судебные поединки продолжались до уложения 1649 г. (См. Пахман, «О судебных доказательствах»; Дмитриев, «История судебных инстанций»; Сергеевич, «Лекции и исследования по древней истории русского права»; «Объяснения к проекту уголовного уложения редакционной комиссии», т. VI, стр. 294. С. Абрамович-Барановский). Также: Псковская Судная грамота постановляет, что выходить на поле могли не только мужчины, но и женщины. Если иск подавала женщина против женщины, то наймиты запрещались. Побежденный признавался неправым. «Поле» допускалось и между свидетелями, показания которых противоречили друг другу. Бойцы одевались в латы, имели в руках щиты и дрались дубинками. Стоглав запрещает «поле» для монахов и священников по всем преступлениям, кроме убийства. А здесь мы видим так сильно укоренившиеся у нас традиции Северной Европы, лесной и водной (Скандинавии, Чехии, Англии). Причем в более бескомпромиссной форме, когда люди знатные не могут уйти от боя с простолюдинами, а Земская управа, по Ключевскому, «могла вызвать губернатора на дуэль». И можно понять метания историка Чарльза Гальперина: предки его – из России, человек объективно пишет о позитивном взаимовлиянии русских и Орды, о религиозноной терпимости и компромиссах. Но, зная судьбу опричнины и традиции судных поединков, невольно пишет и о «вымышленном родстве», понимая, что и различий было очень много. А традиции Северной, а потом ещё и византийской Европы неизбежно делают Северную Русь не именно монгольской наследницей в целом. Как и не именно византийской тоже. Но в целом – именно евразийской.