От фермы к фабрике. Новая интерпретация советской промышленной революции - Роберт Аллен Страница 45

Несмотря на то что политика коллективизации привела к оттоку населения из сельскохозяйственных процессов, она не помогла государству повысить объемы производства. В 1928–1932 гг. чистое производство (объем, рассчитанный из общего производства, за вычетом семенного и кормового фонда) сократилось на 21 % (табл. 5.4). И даже по истечении периода восстановления экономики, который пришелся на конец 1930-х гг., объем производства лишь на 10 % превышал показатели 1928 г. При этом значительная часть прироста стала возможной за счет развития ирригации в регионе Центральной Азии и соответствующего роста производительности хлопковых плантаций. Даже если рассматривать альтернативный вариант истории Советского Союза, в котором не было эпохи коллективизации, вряд ли следует ожидать, что производство зерна в конце 1930-х гг. было бы больше, поскольку урожайность сельскохозяйственных территорий в СССР была аналогична производительности полей климатически сходного региона североамериканского континента (график 4.1). Однако очевидно, что в этой ситуации можно говорить о перспективе более высоких показателей производительности животноводческого сектора: прирост общего объема сельскохозяйственного производства мог бы составить от 29 до 46 %, в зависимости от исходной численности поголовья лошадей и уровня механизации ^[66].

В сфере сбыта сельскохозяйственной продукции, в отличие от сферы ее производства, наблюдался стабильный рост. В 19281932 гг. объем продаж сократился на 9 %, однако к 1937 г. этот показатель достиг уровня, на 62 % превышающего объемы 1928 г., а к 1939 г. разница в объеме сбыта достигла 89 %. Значительная часть прироста продаж приходилась на обязательные объемы продуктов, поставляемые государственным агентствам по закупкам, а также на выплаты машинно-тракторным станциям за распашку и сбор урожая.

Застой в производстве при одновременном росте продаж представляется практическим выражением идей Преображенского, хотя на самом деле ситуация была гораздо сложнее, так как его теория об использовании торговых условий против сельскохозяйственного сектора была реализована не в полной мере. Во время первой пятилетки произошел спад цен, по которым крестьяне продавали свою продукцию, в их реальном выражении. Причиной тому была стагнация номинальных цен при высоком уровне инфляции (Малафеев. 1964, 129). Однако влияние этого фактора было нивелировано ростом прямых продаж товаров сельского хозяйства городским жителям, которые стали возможны при легализации колхозных рынков. Цены в этой сфере сбыта не поддавались контролю, что способствовало их быстрому росту в соответствии с уровнем инфляции. Как свидетельствуют расчеты советского историка А.А. Барсова (1969, 108, 123), который является одним из ведущих исследователей-ревизионистов в этом вопросе, в 1928–1932 гг. произошел тридцатикратный рост цен на сельскохозяйственную продукцию, которая продавалась на колхозных рынках. При выведении среднего значения между этой категорией цен и закупочной стоимостью продуктов, поставляемых государству, оказывается, что цены, которые крестьяне получали при продаже своего товара, выросли в 3,13 раза. При этом Барсов подсчитал, что за аналогичный период цена, по которой крестьяне приобретали промышленные товары, выросла лишь в 2,4 раза. Таким образом, важный вывод ревизионистов заключается в том, что в период реализации первого пятилетнего плана наблюдалось улучшение условий в сфере торговли сельскохозяйственной продукцией.

При анализе более продолжительного периода истории возникали споры, однако точка зрения ревизионистов сохранила доминирующее влияние. В середине 1930-х гг. произошел резкий спад уровня цен на колхозных рынках, в 1936 и 1937 гг. обратный процесс наблюдался в сфере магазинной торговли, то есть ситуация складывалась таким образом, что по всем розничным каналам сбыта преобладали приблизительно аналогичные цены, а на рынках товар распродавался по заявленной стоимости. Также произошел рост уровня цен, по которым государство закупало продукцию у деревни. Совокупным результатом всех этих явлений стало повышение среднего уровня цен, по которым крестьяне продавали свой товар, в 6,2 раза за 1928–1937 гг., в то время как фактор роста цен в промышленном секторе за аналогичный период составил 4,2. Это позволяет прийти к заключению о том, что аграрный сектор в период реализации первых двух пятилеток демонстрировал более позитивные результаты, чем промышленное производство ^[67].

Может показаться, что данный вывод означает крах теории Преображенского, однако нельзя просто отбросить его идеи. Несмотря на то что средняя цена, которую получали крестьяне, держалась на уровне темпов инфляции стоимости непродовольственных товаров, ее рост не совпадал с ценами на продовольствие, которые демонстрировали восьмикратный рост за 1928–1937 гг. Столь резкое повышение обусловлено наблюдавшимся в то время необычно высоким темпом прироста численности городского населения. Вместо того чтобы позволить крестьянам использовать рост цен на продовольствие в качестве дополнительного источника дохода, правительство ввело высокие налоги с продаж (так называемый налог с оборота) в сфере торговли потребительскими товарами. Эта мера привела к увеличению разрыва между уровнем цен, которые платили горожане за продукты питания, и уровнем цен на зерно, по которым его продавали крестьяне. В то же время сбор налогов позволил изыскать средства для стимулирования инвестиционного подъема. Если бы анализ торговых условий производился не по той цене, которую получали крестьяне за свои товары, а из расчета розничной стоимости продуктов, то экономические показатели аграрной отрасли могли быть еще более высокими, чем предполагает исследование Барсова. И именно по этой причине Сталин мог принять решение о выводе излишков из сельскохозяйственного оборота, то есть политика Сталина действительно является практическим воплощением теорий Преображенского.

Кроме того, интерпретация ситуации с ценообразованием в аграрной отрасли, присущая сторонникам ревизионизма, предполагает использование слишком укрупненных данных, что не позволяет оценить все аспекты неравенства в политике закупок, проводимой в эпоху сталинизма. Положение производителей зерна было значительно более невыгодным, чем крестьян, занятых в животноводческом секторе или в производстве хлопка, поскольку, несмотря на рост цен на зерно, их доход не увеличивался. Для примера можно привести следующие цифры: за 1928–1937 гг. реальная стоимость зерна (среднее значение по всем направлениям продаж) упала на 32 %, однако реальная стоимость мясной продукции за аналогичный период, напротив, демонстрировала рост на 81 % ^[68]. Одна из причин, по которой производство мяса отличалось столь высокими показателями, заключалась в особенности функционирования рынка сбыта этой продукции: основная часть произведенного мяса продавалась на свободном рынке. Таким образом, чем большую долю сферы продаж контролировало государство, тем больше на практике проявлялось влияние теорий Преображенского.