"Смерть шпионам!" Военная контрразведка СМЕРШ в годы Великой Отечественной войны - Александр Север Страница 43

Выше мы процитировали несколько справок о деятельности органов военной контрразведки. К сожалению, читая лаконичные строки этих документов, невозможно представить себе, что пережили и каким опасностям подвергались агенты советской военной контрразведки, когда совершали рейд за линию фронта. О будничной и смертельно опасной работе этих людей можно узнать лишь из их отчетов.

Процитируем рассказ одного из них. Рядового тайной войны «Давыдова». Он не оставил мемуаров, да и на протяжении нескольких десятилетий после мая 1945 года даже близким людям не имел права рассказать подробности своей зафронтовой работы.

«Являясь агентом советской разведки, я в ночь с 5 на 6 августа 1943 года был переброшен в тыл противника.

Передо мной была поставлена следующая задача:

Проникнуть на службу в РОА, занять в ней одну из командных должностей и, связавшись с командованием Красной Армии, обеспечить организованный переход на ее сторону частей РОА, с таким расчетом, чтобы намечаемый переход послужил тактическим успехом для наступающих частей Красной Армии.

Представить характеристику охраны штабов соединений германской армии.

Добытые мною сведения я должен был передавать через советскую разведчицу Дроздову Зинаиду по паролю «Белая Церковь».

Для перехода через линию фронта на сторону противника я был доставлен в расположение деревень Переступино и Капустино Хомутовского района Курской области в сопровождении товарищей, хорошо знающих передний край обороны немцев. Обстановка на переднем крае частей Красной Армии была без особой активности с нашей стороны. Дойдя до выхода из укрытия, я сопровождавшими меня товарищами был оставлен и направлен в сторону немцев один.

На случай моего внезапного захвата немцами я должен был им говорить, что я являюсь войсковым разведчиком и занимаюсь установлением огневых точек противника.

Пройдя метров 50–70 и приблизившись к немецкой обороне, залег в укрытие, чтобы окончательно сориентироваться и избежать обстрела. Хотелось подобраться к немцам на расстояние 100–200 метров, чтобы им было видно, что идет не группа, а один человек, так как немцы, напуганные действием наших разведчиков, при малейшей неясности открывают ураганный огонь. Стало светать.

Я приподнялся и пошел, крича пароль для перебежчиков «Штык в землю». Иду, кричу пароль, время от времени останавливаюсь и слушаю. Немцы заметили и кричат: «Хальт!» («Стой») Эту команду выполняю безукоризненно. Прошло 5 минут примерно до следующей команды. Слышу немцы кричат: «Ком!» («Иди!») Иду и кричу: «Пан, есть ли тут мины?» Немцы кричат: «Нейн минен… ком, ком» Иду смело до самой траншеи. Подойдя к траншее, немцы предложили сдать оружие. Их было около 10 человек с автоматами. Предложили идти в траншею. Не успел еще сойти в нее, как меня немцы обступили со всех сторон, обыскали. После этого начался обмен «любезностями». Мне предлагают сигареты французские, португальские и спрашивают: «Гут?» Я говорю: «Гут, гут». Нельзя говорить, что не «гут». По пути на ротный КП ко мне подошел один немец и задавал мне вопрос за вопросом на ломаном русском языке. На все его вопросы я старался не отвечать, ссылаясь на то, что ничего не понимаю. При первом сближении с немцами я искал форму общения с ними, чтобы не навести на себя никакого подозрения и войти в доверие к ним. Я хорошо понимал, что от умения вести себя будет зависеть моя работа. Надо было научиться вести себя так, чтобы понравиться немцам, завоевать у них доверие, а для этого надо узнать немцев, их военные и гражданские порядки. Как я потом убедился, немцы – самолюбивый народ, любят, чтобы было по-ихнему, по-немецки, так как все немецкое – хорошее, а не немецкое – плохое.

Придя на ротный КП, меня представили командиру роты. Командир роты, улыбаясь, подал мне руку. Спросил, из какой я части. Я ответил, что из штрафной роты. Немцы засмеялись, так как они считали, что переход офицера из штрафной роты – это естественное дело. Подошел один ефрейтор и предложил идти с ним. Я понял, что ведут меня к командиру батальона. Командир батальона – капитан открыл карту со схемой нашей обороны. Схема правильная, сделанная по аэрофотоснимкам.

(…)

После допроса капитан улыбнулся, поблагодарив за «точные показания». Через некоторое время пришла подвода, на которой были 2 украинца и ездовой чех.

Приехали в штаб полка. Здесь меня допрашивал через переводчика один лейтенант. Спросил он только о концентрации советских войск. Я ответил, что концентрации войск не замечал. Получив полностью немецкий порцион, я отправился в штаб 43-й пд. Везли меня чех и один русский. Этот русский… рассказывал об ужасах плена в 1941–1942 гг. Привезли меня в с. Амонь Курской области. Здесь дислоцировался штаб 43-й пд. Поселили вместе с русскими. Ко мне подсел русский лейтенант из Днепропетровской области. Он рассказал о РОА и ее задачах, о Власове. Так прошел первый день от передовой до штаба дивизии.

(…)

Утром на следующий день меня повели на допрос. Допрашивал один немец без знаков различия, отлично владеющий русским языком. Допрос вел по вопроснику. Спрашивал о концентрации войск в направлении, где я переходил линию фронта, о личном составе и вооружении штрафной роты. О штрафной роте рассказал правду, так как раньше были случаи перехода из этой роты. Командира батальона они уже знали. На большинство вопросов я не отвечал, ссылаясь на то, что я хотя и офицер, а знать много не могу. Он согласился. Здесь я прожил трое суток. Держали меня здесь для того, чтобы от следующего перебежчика получить сведения, подтверждающие мои показания, однако такового не оказалось. Эти три дня дали мне очень многое. Здесь я узнал, что немцы, напуганные партизанами, почти все не спят ночью, а стоят на посту и патрулируют в деревне. Вечером и ночью всякое хождение по деревне запрещается. Вокруг штаба дивизии были установлены ручной и станковый пулеметы. Как располагаются отделы штаба дивизии, мне не удалось узнать. Здесь я учился, как вести себя с гражданским населением. В селах вечерами собиралась молодежь, среди которой были немецкие пропагандисты с гармониями. Они, по существу, были организаторами сборищ. О том, что я перебежчик, узнали окружающие. Ко мне окружающие меня относились плохо, не хотели со мной разговаривать, презирали. Такое отношение мне понравилось.

(…)

[4 августа] нас отвезли в Глуховский лагерь военнопленных. Поместили вместе с лагерными полицейскими как перебежчиков. Эти полицейские предупредили, чтобы я много не говорил, так как в лагере много провокаторов. Я это понимал. Эти полицейские мне не верили, что я перебежчик, и при отъезде на второй день из этого лагеря мне сказали, что собираются бежать к партизанам.

Я старался умело держать себя. Вся окружающая обстановка часто выводила меня из равновесия… Числа 12 августа я в составе группы в 14 человек был направлен в Конотопский лагерь. Конвоировал один немецкий солдат – Бабкин Михаил из Алтайского края. Этот Бабкин много мне рассказал о немецких порядках, плене, спрашивал, как относится командование Красной Армии к власовцам. Я ему ответил, что это будет зависеть от того, что он сделал. Если подлец, то могут и повесить, если же он сделал что-нибудь хорошее для советской власти, то могут и наградить. Он меня понял и также рассказал, что у него есть такие люди, как и он, что они собираются уйти к партизанам или присоединиться к частям Красной Армии.