История падения Польши. Восточный вопрос - Сергей Соловьев Страница 42

Дипломатическая война между Россией и Пруссией уже началась в Польше, вследствие чего здесь между поляками уже образовались два лагеря, русский и прусский. Прусский посланник Бухгольц получил от своего двора значительную сумму денег для составления прусской партии. Прусский министр Шуленбург писал великому гетману Литовскому Огинскому, что пришло время дать Польше возможность играть роль и самому Огинскому участвовать в этой роли. Для объяснения, что значат эти слова, Огинский отправил в Берлин адъютанта, который был представлен королю, и Фридрих-Вильгельм II прямо сказал ему: "Я желаю Польше добра, но не потерплю, чтоб она вступила в союз с каким-нибудь другим государством. Если республика нуждается в союзе, то я предлагаю свой с обязательством выставить 40 000 войска на ее защиту, не требуя для себя ничего за это". Министр Герцберг прибавил, что король может помочь Польше в возвращении Галиции от Австрии, лишь бы поляки не затрагивали турок.

В октябре 1788 года собрался в Варшаве сейм, которому был предложен союз с Россиею при решении Восточного вопроса. Россия обязывалась вооружить на свой счет и содержать во все продолжение войны двенадцатитысячный корпус польского войска и даже после заключения мира в продолжение шести лет выплачивать на его содержание ежегодно по миллиону польских злотых; предложены были большие торговые выгоды; дано обязательство вытребовать такие же выгоды и от Турции при заключении мира. Король был всей душою за этот союз. Но Бухгольц подал сейму ноту, что его король не видит для Польши ни пользы, ни необходимости в союзе с Россиею; что не только Польша, но и пограничные с нею владения прусские могут пострадать, если республика заключит союз, который даст туркам право вторгнуться в Польшу. Если Польша нуждается в союзе, то его прусское величество предлагает ей свой; его прусское величество употребит все старания, чтобы избавить знаменитую польскую нацию от всякого чужестранного притеснения и от нашествия турок, обещает всякую помощь для охранения независимости, свободы и безопасности Польши.

Чего же хотела, собственно, Пруссия? Противодействовать России и Австрии на счет Турции; противодействовать успехам этого ненавистного для нее союза между двумя соседними империями; отомстить России, показать ей, что она может только потерять от перемены прусского союза на австрийский. Но кроме этого у Пруссии были еще другие цели. Россия и Австрия вступили в войну с Турциею для увеличения своих владений на ее счет: пусть их достигнут этой цели, если и Пруссия при этом также увеличит свои владения. Фридрих II воспользовался первою Турецкою войною — и получил часть Польши; надобно воспользоваться второю Турецкою войною и достигнуть того же и таким же образом, то есть без войны, дипломатическим путем, как произведен был раздел Польши при Фридрихе II. Для этого министр Фридриха-Вильгельма II хочет заключить союз с Портою, которая, как добрая союзница, должна взять на себя издержки увеличения прусских владений, а именно: Россия и Австрия должны получить земли от Турции; за это Россия уступит клочок Финляндии Швеции, Австрия — Галицию Польше; Польша, получив Галицию, должна уступить Данциг и Торн Пруссии; а Швеция, получив вознаграждение от России, должна уступить Пруссии же свою Померанию. Может быть, Турция не будет довольна? Турция останется довольна: за все свои потери она получит громадное вознаграждение: четыре державы — Россия, Пруссия, Австрия и Англия — гарантируют на будущее время целость остальных ее владений.

В Польше ничего не знали об этих соображениях. Здесь прусские деньги приготовили умы и сердца, а великодушные обещания бескорыстной поддержки, возбужденная надежда с помощью Пруссии освободиться из-под влияния России, надежда играть роль — покончили дело. Невозможно было описать того восторга, с каким была встречена нота Бухгольца; все, что было способно увлекаться громкими словами, блестящими надеждами, бросилось в прусский лагерь. Король был за Россию: следовательно, все люди, ему недоброжелательные, должны были стать за Пруссию. Королевская и русская партия пали, число и дерзость оппозиции возросли; Штакельберг нашел невозможным провести союзный русский трактат ¹²⁹, ибо никто из самых приверженных к России людей не решился бы его поддерживать.

Сейм, преобразовавшийся в конфедерацию, отвечал Бухгольцу на его ноту, что конфедерация вовсе не имеет в виду союза с Россиею, но восстановление свободной формы правления и принятие мер, необходимых для защиты страны. Первою подобною мерою, разумеется, должно было быть увеличение числа войска, и Валевский, староста Серецкий, предложил увеличить число войска до 100 000. Взрыв рукоплесканий, слезы, объятия были ответом на это предложение. Все ликовало, как будто бы стотысячная армия уже маневрировала под стенами Варшавы, и Европа с уважением смотрела на Польшу; никто не подумал о безделице: чем содержать стотысячное войско — доходы простирались до 18 миллионов злотых, а на одно содержание стотысячной армии надобно было 50 миллионов! В пылу восторга многие предложили добровольные пожертвования; но когда восторг охладел — пожертвования оказались ничтожными. Четыре года потом толковали об увеличении податей и налогов, не дотолковались до удовлетворительного результата — и число войска не превысило 60 000 человек.

После решения о стотысячном войске пошла ломка. Военное управление было отнято у Постоянного совета и поручено совершенно независимой Военной комиссии под очередным председательством четырех гетманов. Сейм объявлен бессрочным, чтобы иметь время привести в исполнение все преднамеренные реформы. Штакельберг объявил, что императрица будет смотреть на это нарушение гарантированного ею устройства как на разрыв дружественных отношений между Россиею и Польшею. Сейм отвечал нотою, в которой отвергал претензию России ограничивать верховные права республики; в другой ноте сейм потребовал, чтобы польские владения были очищены от русских войск. Ветер, раздувавший весь этот пожар, дул из Берлина; там прямо высказывались русскому посланнику: "Что взяли, отставши от нас и соединившись с Австриею? Если бы были с нами, то все бы получили; и теперь если опять будете с нами, то все получите". Герцберг, пожимая руку посланнику императрицы Нессельроду, говорил: "Если бы на нас положились, то и Крым, и Очаков были бы ваши". Екатерина отметила против донесения Нессельрода: "Наместник Божий, вселенною распоряжающий: зазнались совершенно".

Когда русский двор дал знать берлинскому, что императрица отступает от союза с Польшею, Герцберг отвечал: "Если императрица, по свойству великой души своей, отступает от союза, могущего нанести Польше вред, то король, его государь, надеется, что войска русские ни входить, ни проходить, ни довольствоваться в Польше не будут, чтоб не дать повода и туркам то же делать". Екатерина отвечала: "Поступок сей Прусского двора похож на поступки Шведские нынешнего года. Я говорила, чем больше им уступать, тем более они требуют" ¹³⁰.

6 декабря Потемкин взял Очаков, и это торжество, конечно, не могло заставить его согласиться, что надобно ограничиться оборонительною войной с Турцией и сосредоточить все силы на севере. Он писал императрице в духе шуваловского предложения: "Честь царствования требует оборота критического нынешнего положения дел. Все подданные ожидают сего. Я не нахожу невозможности, лишь бы живее действовать в политике и препоручить людям преданным. Во-первых, усыпить прусского короля, поманя его надеждою приобрести прежнюю доверенность, что можно сделать, изъясняясь с ним ласково о примирении нас с Турками, согласясь тут с императором для отнятия у него подозрения. Полякам ежели показать, что вы намерялись им при мире с Портою доставить часть земли за Днестром, они оборотятся все к вам и оружие, что готовят, употреблят на вашу службу. Ускорите с Англиею поставить трактат коммерческий; сим вы обратите к себе нацию, которая охладела противу вас. Напрягите все силы успеть в сих двух пунктах, тогда не только бранить, но и бить будем прусского короля. Иначе прусский король легко отделит противу цесаря 80 000 своих, да 25 00 °Саксонцев, 80 000 против нас да поляков с 50 000. Извольте подумать, чем против сего бороться, не кончив с Турками? Я первый того мнения, что прусскому королю заплатить нужно, но помирись с Турками". Относительно Франции Потемкин был пророком: "La France est en delire ¹³¹,- писал он, — и никогда не поправится, а будет у них хуже и хуже".