Дети Третьего рейха - Татьяна Фрейденссон Страница 42

Простившись со Стюартом, мы пошли на прогулку. Центральная площадь города находилась в метрах ста от нашего отеля, и мы окунулись в неспешную жизнь города, дремавшего под коварным весенним солнцем, которое через месяц-два сожжет тут всё дотла и иссушит вконец измученную землю. Достопримечательности меня, признаться, мало интересовали – это вам не древние цивилизации типа Индии и Китая.

Итак, здесь нашла свой приют Беттина Геринг, немка по происхождению, которая уже более десяти лет является жительницей Санта-Фе.

По всему центру города разбросаны невысокие двухэтажные глиняные здания: без прямых углов, лишь округлые обтекаемые формы. Все постройки похожи на неровные куличики. Только солнце, небо и коричневатая глина вокруг. Кажется, что где-то за этими домами, в полупустыне, притаился Клинт Иствуд в роли шерифа, что где-то тут, недалеко, скачут на лошадях индейцы, борющиеся за свою независимость. И вдруг, прямо как по заказу, поворачиваю, а под тенистой колоннадой, куда уже подползает солнечный свет, прячутся десятки индейцев, продающих украшения из серебра и камней: они, конечно, очень похожи на тех, из вестернов. На земле перед ними на расстеленных простынях, словно мусор, валяются разного рода поделки – от украшений до обожженных глиняных горшков в национальном стиле, а также магниты, серьги, браслеты. Всё яркое и блестящее, словно на радость огромным чернющим вронам, которые теперь символ этой земли. За каждой безделушкой – труд представителя какого-нибудь племени, самые распространенные из которых – навахо и зуни. Некоторые индейцы утверждают, что поделки их собственного производства, их семьи, рода, племени.

Над колоннадой – растяжка: «Программа поставок от коренных американцев Дворца губернаторов», то есть эта колоннада, длиной метров в пятьдесят, – официальное место для торговли индейцев. Они проиграли свою землю. И получили в утешение вот такие вот официальные колоннады.

Спрашиваю индейца:

– Сколько стоит ожерелье?.. Нет, не то, поизящнее которое.

– Тысяча триста, – бросает он в ответ и, не двигаясь с места, начинает разглядывать меня. До меня доходит не сразу: бирюза с серебром стоят тысячу триста долларов США!

– Это шутка? Если нет, то почему они так валяются? – киваю толстому монтесуме в ортопедических тапочках. Уж больно не товарный вид у украшений.

– Нормально лежат, – говорит он, пожимая плечами.

Продвигаюсь по импровизированному торговому ряду дальше.

– Тысяча!

– Тысяча пятьсот!

– Девятьсот восемьдесят, но для вас – девятьсот семьдесят!

Нет, думаю я, ощущая себя Винни-Пухом, это какие-то неправильные пчелы. Но ожерелья отличные, есть над чем подумать. Интересно, а Беттина может позволить себе тут отовариваться?

Мы с Сергеем проходим несколько километров по центру Санта-Фе, точнее, по его периметру, а дальше начитаются дороги, дороги и еще раз дороги – больше нет ничего. Ну да ладно, долго скучать не придется. Завтра мы, наконец, встретимся с людьми, ради которых и прилетели сюда.

Будем знакомиться.

У предварительной беседы перед съемками есть свои плюсы, впрочем, минусы тоже есть. С одной стороны, когда герои привыкают к тебе, – это всегда хорошо, именно этим зачастую продиктовано их вольное поведение в кадре. С другой – и это минус, – люди порой выговариваются, то есть рассказывают всё, а потом повторять самих себя на камеру им становится скучно: и это тоже видно на отснятом материале.

В десять часов утра следующего дня мы с Сергеем нервными шагами измеряем веранду нашего глиняного Chimayo de Santa Fe.

– Давай возьмем по стаканчику лимонада, – обращаюсь к Сергею, пытаясь найти спасение в жестоком убийстве времени: на часах пятнадцать минут одиннадцатого. – Вон, идут! – вскрикиваю я, глядя на две женские фигурки в тридцати метрах от отеля и забыв про лимонад. Вскоре они подходят к нам, обе растерянно озираются. Да, точно, это лица с обложки Santa Fe New Mexican!

– Беттина! Шанти! – Бросаюсь им на грудь, как старая подруга, и утопаю в объятиях чуть растерявшихся женщин.

– Татьяна! – радостно восклицает Шанти под веселое кудахтанье Беттины.

– Я же тебе говорила, что Таня молодая! Вот точно, смотри! – говорит Беттина подруге. И уже мне:

– Представляешь, Шанти уверяла меня, что тебе лет сорок-пятьдесят!

Обнимаюсь с Беттиной, в то время как Сергей с лету покоряет Шанти, целуя ей руку, затем и с Беттиной и повторяет тот же церемониал.

– Пошли тогда в холл, жарковато тут, – просит Беттина, и мы следуем в прохладный темный холл отеля, где каждый берет по стакану лимонада, и рассаживаемся по низким креслам вокруг деревянного стола, на который из угла взирает статуя Девы Марии с венком из свежих цветов на шее. Во всем ощущается сильное влияние Мексики – так, словно мы и не в США вовсе.

Пока Шанти и Беттина слушают наш рассказ о том, как мы долетели, устроились, я не свожу глаз с Беттины, которая тоже поглядывает на меня и, улыбаясь, мотает головой.

В статье Тома Шарпа приводилась прямая речь внучатой племянницы Германа Геринга: «Я похожа на него больше, чем его родная дочь!» Пытаюсь найти хоть какое-нибудь сходство, но Беттина больше походит на местных индейцев, чем даже на представителей белого населения Америки. От коренных жителей ее отличают лишь выжженные светлые брови, точно кустарники в полупустыне. Прикоснись – и прахом осыплются от твоего касания. И глаза – ярко-синие, в цвет длинного полупрозрачного палантина, которым она распоряжается, словно парео, подвязывая то юбкой вокруг джинсов, то вновь накидывая на плечи. И уж совсем не вяжется ее внешность с арийской расой и Германом Герингом. Узкое, вытянутое, закопченное солнцем лицо (такой оттенок кожи, «медь+глина», может быть лишь у тех, кто много лет провел в жаркой стране, не перемещаясь из тени в тень и от кондиционера к кондиционеру), острые скулы, высокий лоб с длинными бороздами морщин; глаза в постоянном прищуре, в которых плещется легкая хитринка.

Она вся – скелет, обтянутый тонкой кожей, которая, кажется, вот-вот лопнет или треснет пересушенной глиной на солнце. Она зевает от истомы, не прикрывая рта, потягивается, раскидывая длинные руки, изрытые мышцами, в стороны, ничуть не беспокоясь, даже не задумываясь о том, что это выглядит совсем не женственно: да она вообще не думает, как выглядит со стороны! Ни грамма косметики, ни помады, ни блеска, ни лака на ногтях – ничего, что сегодня украшает любую женщину, включая холеную Шанти, с поблескивающими розовой влагой губами и аккуратно прокрашенными ресничками, прикрывающими бахромой глаза с черносмородиновыми зрачками. На каждой руке Беттины – по колечку на безымянном пальце. Скромные, незаметные, в лучшем случае из серебра, они смотрятся намного беднее и проще украшений подруги, которая во время беседы поигрывает большими перстнями на ухоженных руках.

Те украшения, что носит Беттина, трудно принять за дорогие индейские поделки. В ушах – грубые серьги с вкраплением бирюзы (подбирала под цвет платка) и коричневые бусы на шее, легкие, словно не из камня вовсе, а из пластмассы, перекликающиеся с черным камушком на одном из колец. Фиолетовая блузка с глубоким V-образным вырезом слишком ядовитого цвета, который сразу выдает ее низкое происхождение; розовая сумочка – то ли кожа, то ли под кожу (скорее всего, второе), наспех подобранная к блузке, в сочетании с которой представляет чистый диссонанс даже для глаз человека, который не слишком доверяется новым веяниям моды.