Весна и осень чехословацкого социализма. Чехословакия в 1938–1968 гг. Часть 2. Осень чехословацкого социализма. 1948–1968 гг. - Николай Платошкин Страница 39

Сначала в госбезопасности не поняли, кто такой «великий чистильщик». Невечерал тоже этого не знал, он лишь сообщил, что его инструктировал говоривший по-чешски офицер американский разведки (Остры). Тогда решили подключить к делу советских советников. С помощью совместной дедукции чехи (заместитель руководителя госбезопасности Антонин Прхал) и русские (советник Смирнов) решили, что речь идет о Сланском, поскольку в письме упоминался Гомулка, занимавший в Польше до своего ареста такую же должность (как мы помним, Гомулка был арестован лично американским агентом Святло).

С самого начала многое в письме показалось сотрудникам госбезопасности подозрительным. Некоторые офицеры госбезопасности даже решили, что письмо сфабриковано русскими, чтобы проверить чехов на надежность (такая версия гуляет на Западе и по сей день). В конце концов, письмо перевели на русский язык и срочно отправили в Москву, где оно произвело эффект разорвавшейся бомбы.

К тому же сведения об интересе американской разведки к Сланскому подтверждались и другими источниками (Даллес всегда дублировал дезинформацию, как это было в случае с Венгрией в 1948-1949 годах). Еще 4 ноября 1951 года Отто Хауптер (имя и фамилия ненастоящие), которого в МГБ СССР считали своим надежным агентом в резидентуре ЦРУ в Мюнхене (как и Невечерал, он был двойным агентом, но на сей раз уже подставленным американцами), сообщил, что все готово к переброске Сланского на Запад.

Хауптер (еврей по национальности и гражданин ЧСР) был ранее арестован в Праге за шпионаж как агент американской разведки и дал согласие работать на госбезопасность и СССР. Ему организовали фиктивный «побег», и он вернулся в Мюнхен, где сразу же все рассказал американцам ^[142]. Хауптер сообщил в Москву, что именно он назначен «куратором» Сланского в американской разведке и 9 ноября 1951 года в ЧСР перейдет курьер с информацией для генерального секретаря.

Теперь, после прихода Невечерала, получалось, что сведения Хауптера подтвердились. 10 ноября 1951 года в Прагу прибыл новый обещанный ранее Сталиным главный советник по линии МГБ – полковник Алексей Бесчастнов ^[143].

22 ноября в столицу Чехословакии срочно прилетел личный представитель Сталина, член политбюро ЦК ВКП(б) Анастас Микоян.

Микоян передал Готвальду мнение Сталина, что Сланский должен быть немедленно арестован. Сначала он отказался пояснить мотивы этого требования, но, столкнувшись с сопротивлением Готвальда, все же был вынужден сказать, что арест должен помешать переходу Сланского на Запад, который должен состояться со дня на день. Готвальд отказывался верить в предательство своего друга, и Микояну пришлось вернуться в советское посольство и переговорить по телефону со Сталиным.

Когда Микоян вернулся к Готвальду, к разговору присоединился зять чехословацкого президента Чепичка, недавно побывавший по «делу Сланского» в Москве. Микоян сообщил, что Сталин настаивает на своей рекомендации, так как сведения о возможном бегстве Сланского представляются достаточно серьезными. Готвальд потребовал доказательств, но Микоян уклонился от ответа.

Готвальду пришлось скрепя сердце согласиться с требованием Москвы. Операция «Раскол» тем самым могла записать в свой актив самый крупный успех в борьбе против врага за «железным занавесом».

Американский военный атташе в Праге, который был не в курсе операции своих коллег в ФРГ, сообщал в Вашингтон 14 декабря 1951 года, что на дороге от Праги до Пльзени (центр западной Чехии) он насчитал не менее восьми блокпостов и что их создали, чтобы не допустить бегства на Запад «какого-то важного чеха».

Между тем 14 ноября 1951 года Невечерал с ведома госбезопасности доставил письмо Канковской, которая прочла его уже после того, как курьер откланялся. Канковская поговорила со своими друзьями, и один из них, офицер, сказал, что дело чести доставить письмо Сланскому. Он даже вызвался сделать это лично. Однако 23 ноября Канковская сожгла письмо, когда до нее дошли слухи, что ею вдруг заинтересовалась госбезопасность.

11 ноября главный советский советник по линии МГБ Бесчастнов якобы показал письмо, адресованное «великому чистильщику», Готвальду. Однако Чепичка позднее утверждал, что письмо Готвальду передала чехословацкая госбезопасность, причем гораздо позднее, буквально за считаные часы до ареста Сланского; по словам Копрживы – менее чем за сутки.

Госбезопасность в подтверждение возможного побега Сланского доложила Готвальду, что Сланский заказал себе у портного новый костюм и торопит с выполнением заказа. Советское посольство в Праге сообщало в Москву, что Сланский снял с банковского счета крупную сумму в 200 тысяч чехословацких крон (в то время их еще можно было поменять на Западе на доллары).

К тому же обещанное сообщение для Сланского на волнах радио «Свободная Европа» действительно было передано в эфир.

Американцы решили рассеять последние сомнения Готвальда и Сталина с помощью искусно разыгранного спектакля. Каждую ночь на американский военный аэродром под Мюнхеном доставлялись известные чехословацкие эмигранты, ожидавшие там прилета некоего «важного лица» с родины. Американские офицеры имени «гостя» не называли, но запущенные ранее разведкой США слухи делали свое дело – все были уверены, что вот-вот из-за «железного занавеса» прибудет самый высокопоставленный перебежчик – второй человек Чехословакии Рудольф Сланский ^[144]. Весь этот спектакль разыграли Моравец, Катек и Остры.

Как только Готвальду проиграли записанное на магнитофонную пленку сообщение радио «Свободная Европа», он сдался и сказал, что уже не возражает против ареста Сланского.

Министр госбезопасности Копржива собрал руководство министерства, пригласив двух советских советников. Русские заявили, что в их руках есть неоспоримые доказательства связи Сланского с западными разведцентрами.

23 ноября 1951 года Клементу Готвальду исполнилось 55 лет. Со всей страны делегации привозили первому президенту-рабочему подарки. Семья Сланских долго думала над тем, что же подарить близкому другу, и решила заказать одному художнику пейзаж родной деревни Готвальда – Дедице. Картина была готова вовремя, и Рудольф и Йозефа Сланские хотели лично вручить ее Готвальду.