Черный русский. История одной судьбы Уцененный товар (№1) - Владимир Александров Страница 38

Но все это пока никак не касалось Фредерика, и он зарабатывал столько денег, что уже начал думать, во что бы еще их вложить. Его выбор пал на недвижимость. Летом 1915 года появились слухи, что «Цирк Чинизелли» в Петрограде собираются продать с аукциона. Это был заманчивый вариант, поскольку, несмотря на все экономическое и культурное значение Москвы, она все же была вторым городом страны. «Цирк Чинизелли» был престижным, а потенциально – и весьма доходным предприятием. Это было старейшее постоянно действующее заведение такого рода в России и одно из самых известных во всей Европе. Кроме того, оно пользовалось успехом среди сливок петроградского общества – начиная с императорской семьи.

Торги были назначены на 7 декабря, и Фредерик отправился в Петроград, чтобы принять в них участие. Участвовало в них и разнообразное множество других людей, включая Федора Шаляпина, знаменитого оперного баса, которого Фредерик несколько лет тому назад встречал в «Яре» и которого на аукционе представлял агент. Ставки были для самых отчаянных игроков: начальный размер годовой арендной платы равнялся 60 тысячам рублей (это примерно 2 миллиона долларов по сегодняшнему курсу), и все участники, чтобы доказать серьезность своих намерений, должны были предоставить задаток в размере 30 тысяч рублей.

Очень быстро минимум был превзойден. Антрепренер из Петрограда предложил 73 тысячи рублей; другой, из Москвы, предложил 76 тысяч; затем Фредерик побил его ставкой в 78 тысяч. Но кто-то быстро предложил 80 тысяч, и Фредерик решил выйти из игры. Может быть, он почуял что-то жульническое во всей этой затее. Через несколько месяцев, когда победителем неожиданно оказался прежний арендатор, пошли слухи, что торги с самого начала были нечестными.

Но у Фредерика все еще были деньги для инвестиций, и он обратил свой взор на юг и на Одессу. Сначала он поехал туда за новыми номерами, которые можно было бы поставить на сценах «Аквариума» и «Максима». Поскольку война осложнила поездки в Западную Европу и обратно, единственным доступным источником новых талантов были другие российские города. Одесса была городом-полиглотом и городом-космополитом, и театральная жизнь там била ключом. Накануне войны ее население насчитывало 630 тысяч человек, треть которых составляли евреи и 30 тысяч из которых были иностранцы – греки, армяне, немцы, румыны, итальянцы и многие другие. За две поездки в феврале и июле 1916 года Фредерик заказал множество броских номеров (поющий дуэт, мужчина, изображающий женщин, актриса – местная звезда, десятилетняя малютка, горланящая цыганские романсы), а также провел переговоры с антрепренерами, желавшими арендовать на следующий сезон театр в «Аквариуме». Фредерику, вероятно, очень понравился сам город, потому что во время второго визита он еще и купил там красивую виллу за 100 000 рублей – то есть примерно за 3 миллиона долларов по нынешнему курсу.

Климат в Одессе был немного мягче, чем в Москве, но еще более привлекательным свойством города было то, что он находился на берегу Черного моря. С его широкими, прямыми, тенистыми улицами и элегантными каменными домами он не был бы неуместен где-нибудь в Средиземноморье. Во времена Фредерика Одесса являлась важным торговым центром и, несмотря на свою удаленность от двух столиц, никогда не была тихим или провинциальным городом. Модные рестораны и гостиницы, изысканные магазины, популярные кафе и несколько театров пользовались вниманием множества состоятельных горожан. Моряки из экзотических портов перемешивались с городскими разбойниками в шумных, пропахших пивом кабачках рядом с торговым портом. На окраинах города берега лиманов были усеяны виллами, смотрящими на сверкающую морскую гладь. Тогда, в 1916-м, Фредерик не мог представить себе, какую роль сыграет Одесса в его жизни через каких-то два года.

* * *

На втором году войны москвичам было все труднее не замечать ее последствий. Город начали заполнять целые железнодорожные составы раненых солдат, эвакуированных с европейского и южного фронтов. Как и в случае с большинством других русских военных приготовлений, число госпиталей оказалось недостаточным, и властям пришлось искать частную собственность, которую можно было бы изъять на время – пока не появятся дополнительные ресурсы, специально предназначенные для этой цели. «Яр» был закрыт для публики почти на год, а его ресторан был переделан в госпиталь: столы заменили на ряды коек, занятых покорными, стоически переносящими боль солдатами, в основном крестьянского происхождения. Военные комиссии также исследовали «Аквариум» и «Максим» с целью использовать просторные театры под клиники или хранилища медицинских материалов, но Фредерик, как всегда, был искусен в заключении сделок, и в результате лишь часть каждого из его заведений была взята под военные нужды в 1915 году и – еще раз – в 1916-м.

Были и другие случаи возложения на антрепренеров дополнительных обязанностей, характерных для военного времени. Начиная с конца 1915 года нехватка топлива и электричества заставила командующего московским военным округом объявить, что театры должны соблюдать неполный рабочий день – с восьми часов вечера до полуночи. Кроме того, на театрально-зрелищные предприятия были возложены новые налоги для поддержки военной экономики и принудительные «добровольные пожертвования» официальным императорским благотворительным фондам, имевшим общее название «Ведомство учреждений императрицы Марии». В некоторых случаях налог доходил до тридцати процентов от общего дохода заведения.

Новости из Петрограда также становились все более неутешительными, и все чаще возникало чувство, что центр империи не удерживает ситуацию под контролем. Николай II находился в штабе главнокомандующего в Могилеве, что в четырехстах милях к югу от Петрограда, и фактически отошел от непосредственного управления своим правительством. Зарождающийся российский парламент пытался опереться на искренний подъем патриотизма, сопровождавший начало войны, и мог выступить посредником между правительством и все более взволнованной общественностью. Но поскольку Николай не желал даже рассматривать какой-либо формы взаимодействия с ним, он оставил столицу в опасном состоянии вакуума власти. Последний частично заполняла его жена, царица Александра, недалекая и доверчивая женщина, которая вмешивалась в дела правительства, а сама находилась под влиянием Григория Распутина, выдающегося злого гения императорской России. В результате в следующие полтора года после отбытия Николая из столицы возник процесс, получивший название «министерская чехарда»: одного за другим она дала России четырех разных премьер-министров, пятерых министров внутренних дел, трех министров иностранных дел, трех военных министров, трех министров транспорта и четырех министров сельского хозяйства. Немногие из них были компетентны; почти все были малодушны и неумелы.

Пока падало настроение в стране, лихорадочная атмосфера начала проникать в развлечения, которых искали гражданские и военные. В канун войны пришла из Аргентины, перелетела в Париж и промчалась по миру новая танцевальная мода – танго. Его популярность в России была столь быстрой и огромной, что Фредерик, всегда следивший за новинками, решил как следует заработать на нем, переоборудовав большие помещения в своих театрах и назвав их по названию танца, что заставило одного журналиста объявить: «Максим» стал московским «королевством танго». За годы войны популярность танго возросла; при этом некоторые профессиональные танцоры и певцы привносили зловещие нотки в его элегантный, стилизованный эротизм. Одна пара прославилась своим «Танго смерти», в котором мужчина, по обыкновению одетый в безупречный фрак, был загримирован таким образом, что лицо его выглядело как череп. Это было мелодраматическое эхо мрачных новостей, приходивших с фронтов, как и другие популярные мелодии, например «Кровавое танго Вильгельма» (названное в честь германского кайзера) и «Последнее танго», в котором брошенный любовник закалывает женщину насмерть.