Нелидова. Камер-Фрейлина императрицы - Нина Молева Страница 37

Вон как! Не догадываешься, значит, господин Осторожный. Что за персону царскую принимают, не догадываешься. «Третьего дня после обеда приехав, послал сказать к фельдмаршалу Левалду и протчим, как и герцогу Голштинскому и принцессам. Принцесса Шарла была в деревне — только приехала; сказали, что она для меня приехала в город... Сего дня обедать зван к фельдмаршалу Левалду, ужинать — к герцогу Голштинскому; завтра зван обедать к принцессе Шарле. Пробыв здесь дни три или четыре, отправлюсь далее в путь. Ранее неспособно, чтобы высоких господ небрежением и неучтивостью своею не обидеть».

Вот тебе и Гри-Гри. Для него «бывший», а для царствующих куда какой настоящий. Чем авантюрьере не поддержка!

Бироны... Торопился Осторожный, куда как торопился. Герцог сам хотел к нему ехать, Эрнест Иоганн, правитель российский. Как-никак за восемьдесят перевалило, а заспешил Ивана Ивановича повидать. И надо же, покойная императрица ничего против Биронов не имела. Сказывали, заботился о ней фаворит, больно заботился. Гнев царский вызывал, а от своего не отступал. Сколько раз императрица Анна Иоанновна в монастырь хотела цесаревну навеки вечные упрятать — не дал. За братца своего хотел цесаревну сосватать ^[11] — императрица не дала. Клубок такой — хоть топором руби.

А тут, значит, герцог захотел повидать Ивана Ивановича. Остановился Осторожный у младшего из его сыновей — Карла. Но и старший появился. Ему, принцу Петру, сказывали, отец правление Курляндией передать хочет — недомогает сильно. Да эти, Бог с ними.

Что дальше? Бреславль. «Приехав сюда, послал сказать к губернатору господину Тауцинену, генералу порутчику и кавалеру Чёрного Орла. Хотел к нему сегодня сам ехать, только он меня предупредил и был у меня, сказав все возможные учтивости, осведомляясь, надобно ли что для способности моего пути. Учтивости весьма в Пруссии мне делают много...»

Вена. «Вчерашний день имел честь видеть их величества и фамилию в Лаксенбурге, загородном замке... как обыкновенно аудиенциев в сих увеселительных домах не делают, так и мне сказано было, что буду просто представлен... после обеда мне тотчас сказано было, что их величества желают меня приватно видеть и показать тем знак своего благоволения... и весьма сию благосклонностию утешен...» «Был представлен архигерцогам и архигерцогиням, всё соответствовало знатности их рождения и воспитания; в разговорах весьма милостивы и разумны... Также большие принцессы говорили, чтобы я пожил, приятно им будет сделать знакомство со мною... Третьего дни обедал у французского посла. Теперь еду к венецианскому. Всякой вторник ездил к Лаксенбург, куда уже зван обедать к графу Клери... сколько император и императрицы милостивы...»

Мало того. Мало! Ещё и в Ферней завернул. С Вольтером встретиться пожелал. Агент мне сообщает, будто Вольтер поделился с Даламбером впечатлениями. Что вот сейчас в Фернее САМ Шувалов и что это один из образованнейших и любезнейших русских людей, да и вообще каких ему встречать довелось. Одну фразу слово в слово списал: «Встреча с Русскими постоянно убеждает меня, что Атилла был человек приятный, и сестра императора Гонория поступила благоразумно, решившись быть его супругою». К чему это? Коли намёк, то на кого? Не на покойную ли императрицу, что в аманты себе именно Шувалова взяла?

* * *

Великая княгиня Наталья Алексеевна, граф А.П. Шувалов

— Граф, вы определённо задели моё любопытство. Газеты полны сообщений...

— И конечно, домыслов, принцесса.

— Потрудитесь не перебивать меня, несносный! Газеты полны сообщений о кончине герцога Кингстона и планах его блистательной супруги. И даже высказываются предположения о возможном её приезде в Россию. Как это занятно!

— Я не верю в подобный приезд, ваше высочество. Не потому, что изменятся желания герцогини — она известна своим неизменным стремлением к единожды поставленной цели, — вряд ли наша императрица даст на него согласие.

— Но почему же? Герцогиня Кингстон принадлежит к знатному семейству, к тому же сказочно богата. Её визит, в конце концов, не так уж безразличен для каждого европейского двора.

— Для каждого, но не нашего.

— Опять загадки?

— Ваше высочество, а естественное соперничество двух женщин? Только ради бога не выдавайте моих соображений — я могу слишком дорого за них поплатиться.

— Можете быть совершенно спокойны: это наша с вами конфиденция останется нашим общим секретом. Но, пожалуй, вы правы. Может существовать и такой мотив. Кажется, герцогиня блестяще образована, а её ум получил признание во всей Европе.

— Вот видите, моя принцесса, для вас всё становится очевидным и без моих объяснений. К тому же герцогиня славится остроумием. В Европе повсюду и уже сколько лет повторяют её слова: когда англичанин ещё ищет удовольствия, француз уже наслаждается. Вообще она сравнивала англичан с неуклюжими, неотёсанными, но вполне добродушными медведями, тогда как французов — с подвижными и поверхностными обезьянами.

— Совсем неплохо сказано. Но позвольте, вы говорите, что по европейским странам много лет ходят её определения. В таком случае, сколько же герцогине лет?

— Мне не приходилось задумываться над таким вопросом, но во всяком случае она в очень пожилом возрасте: ей явно за пятьдесят.

— Как жаль! Зачем же ей в такие годы богатства герцога? А впрочем, вы знаете сколько-нибудь историю её жизни? Андре, вы знаете, как отчаянно я скучаю в атмосфере неколебимой благоприятности и неясных мечтаний о будущем нашего малого двора. Стоит только вдуматься: малый двор. Не допущенный к большому. Существующий на отшибе и к тому же ограниченный в средствах! Но я начинаю повторяться. Спасайте же меня, Андре, если можете рассказать, то хоть немного расскажите о герцогине. По крайней мере моему воображению будет ненадолго задана работа.

— С величайшей готовностью, ваше высочество, лишь бы мне не разочаровать ваши ожидания. Но, поверьте, моя принцесса, я буду очень стараться.

— И вы станете говорить по-французски, не правда ли? Я так устала от любимого великим князем немецкого, да ещё в его прусском варианте.

— Вам не придётся дважды повторять своих желаний, принцесса. Итак, начинаем. Елизавета Чудлей — это старинная английская семья среднего достатка. Отец — полковник Томас Чудлей — унаследовал самые ничтожные наделы земли от деда, баронета сэра Томаса Чудлея из Астона. Мать скончалась, когда девочке исполнилось всего несколько лет, и её место заняла тётка. Не вспомню сейчас её фамилию, но все отзывались, что это была развесёлая тётка, обожавшая всяческие развлечения и не собиравшаяся отдавать племянницу в монастырский пансион. Результат таких педагогических установок заявил о себе куда как рано. Первая любовь пришла к Елизавете Чудлей в 16 лет. Выбора у девочки большого не было, и она обратила свои чувства на сына соседа по имению.