Госпожа Рекамье - Франсуаза Важнер Страница 34

Зная, что в Париж ей дорога закрыта, г-жа де Сталь решила совершить осенью 1803 года долгое путешествие в Германию. Она совершенно справедливо полагала, что хороший прием, который она там встретит, компенсирует недружелюбие к ней французского правительства. Сопровождаемая Бенжаменом Констаном и своими тремя детьми, она сначала остановилась во Франкфурте, где от Шатобриана, с большим трудом начинавшего дипломатическую карьеру в Риме, получила известие о смерти г-жи де Бомон. Ласточка отправилась в последний полет, испустив дух в Вечном городе, подле того, кого любила.

«Я намерен серьезно подумать о покое и навсегда вернуться к моей безвестности», — писал Шатобриан. Ни одному слову нет веры! Сколько раз он будет делать такие заявления о намерениях! Это всего лишь обороты стиля, присущие созданному им персонажу, Рене, на которого он почитал своим долгом быть похожим, по крайней мере в тот период своей жизни. Обмануться этим хоть на минуту было бы большой наивностью! Шатобриан, избавившись от бедняжки де Бомон, уже завязал отношения с г-жой де Кюстин, которая останется в истории под именем «дамы из Фервака». Он элегантно оплакивал ту, кого не сумел спасти от величайшего из мучений — его самого. Можно попутно восхититься нахальством этого скромного служащего, имевшего неловкость не понравиться послу, кардиналу Фиески, дяде Первого Консула, тем, что без разрешения сам презентовал своего «Гения» папе римскому (никто лучше него не умел разрекламировать свои произведения), а затем письменно раскритиковал политику вышеозначенного посла (что не могло укрыться от «черного кабинета») и, наконец, на виду у всего Рима, похоронил свою любовницу, скончавшуюся от туберкулеза! Неловкий, но достаточно сметливый, чтобы привлечь на свою сторону местные власти, когда он затеял за свой счет соорудить надгробие Полине де Монморен в церкви Святого Людовика Французского, на которое и сейчас нельзя взглянуть без волнения…

Перо г-жи де Сталь отличалось большей непосредственностью, по меньшей мере, в письмах оно передавало настрой ее души. Она тепло утешала друга, заверяя в сестринских чувствах к нему, осыпая комплиментами и выражая надежду на встречу.

Из Франкфурта она отправилась в Веймар, в Саксонию — маленький, «самый поэтический», по выражению Сент-Бёва, самый интеллектуальный двор Германии… Едва приехав, г-жа де Сталь узнала, что даже самые низшие классы общества читали «Дельфину», а что Шатобриан здесь едва известен — это не могло ей не понравиться! Здесь никто не пел излишних гимнов обскурантизму папистов!

Всё же ей пришлось прождать десять дней, пока великий Гёте (настроенный против нее своей матерью) не вернулся из Йены для встречи с ней. Она повидалась с Шиллером, другой знаменитостью, которым восхищалась с большей симпатией. Двор устроил ей триумфальный прием, и всё было бы к лучшему в этом лучшем из изгнаний, если бы г-н Неккер тяжело не заболел. Его дочь находилась в Берлине, когда получила известие об ухудшении состояния больного. Она тотчас же повернула назад. Но опоздала: в Веймаре она узнала о смерти отца, наступившей 9 апреля.

В жизни г-жи де Сталь наступил новый этап: она обожала своего отца и до последнего момента отказывалась думать о неизбежном (иначе разве бы оставила она старика одного на несколько месяцев!), но по истечении траура вдруг стала хозяйкой своей жизни, своего состояния (огромного, что для Европы, что для Америки), своего «таланта» и своей «славы» (два ключевых понятия у Неккеров), и всё это было сосредоточено в одном слове, в одном месте: Коппе. Начиналась великая эпоха Коппе, его лучшие дни, насыщеннейшие часы.

***

Было совершенно очевидно, что теперь, когда ситуация во Франции ужесточилась, но и прояснилась, дама из Коппе должна выработать стройную линию поведения, если не хочет быть запертой в своем уделе. К несчастью, ее неоднозначность по отношению к недвусмысленной ситуации осталась неизменной.

С одной стороны, она хотела вернуться и продолжала ходатайствовать об этом, подключив Жюльетту, с другой стороны — не упускала случая заставить говорить о себе, что шло ей во вред. Жермена во всеуслышание заявляла о том, что она изгнанница, политическая жертва, при этом не пренебрегая ничем, чтобы перестать таковою являться. Она делала всё, чтобы снова войти в милость, и при этом же всё, чтобы усугубить свое положение. Надо было бы выбрать одно из двух: или добиться возвращения в Париж и, сыграв на руку противнику, заставить забыть о себе, поскольку Наполеон опасался ее «движения», либо наплевать на Париж и жить во славе где-нибудь в другом месте, в намеренном изгнании, порвав с режимом, не одобрявшим ее, но который не одобряла и она сама.

Вместо этого она пишет из Германии Жозефу Бонапарту, прося о заступничестве перед Первым Консулом, но подчеркивая, что ее хорошо принимают при прусском дворе. В начале лета она обращается с просьбой о содействии к Жюльетте, называя ее столь же влиятельной, как грозный министр имперской полиции. С ума сойти! Жюльетта под надзором! Однажды Первый Консул взорвался, узнав утром, что накануне три его министра находились на улице Монблан: «С каких это пор совет министров собирается у г-жи Рекамье?» И всё же, начиная с этого времени, Жюльетта становится ангелом-хранителем, ходатаем преследуемой г-жи де Сталь, посланницей несчастья…

Теперь необходимо познакомиться с новой дамой, явившейся в парижском свете, которая станет несравненной подругой для г-жи Рекамье, всегда будет рядом с ней и получит большее значение в ее жизни, чем шумная г-жа де Сталь: это графиня де Буань.

Она была дочерью маркиза д'Осмонда, из семьи, происходившей от древнего нормандского рода, родилась в Версале в 1781 году и, по ее собственным словам, была воспитана «буквально на коленях у королевской семьи», которой служили ее родители. Она выросла посреди высшей знати, эмигрировавшей в Лондон. Адель превратилась в восхитительную девушку, ее пепельные волосы и черные глаза, равно как ее таланты и острота ума, привлекали к ней внимание. Она в некотором роде принесла себя в жертву, выйдя за богатого старика, графа Бенуа де Буаня (тогда произносили «Буана»), савойца, сделавшего состояние в Индии. По ее словам, это был ругатель, солдафон, с грубыми манерами и «восточной» ревностью… Он быстро вернул ее родителям и, заключив разумную финансовую сделку, они вели эпизодическую супружескую жизнь, чисто внешнюю, но спокойную. Г-н де Буань, который, как и г-н Рекамье, умрет уже глубоким стариком, станет благодетелем своего родного города, Шамбери, построив там при Реставрации театр, школы, научные учреждения, дом престарелых и лечебницу для душевнобольных. Во времена, когда системы собеса еще не существовало, такие частные инициативы очень ценились. Генералу де Буаню в Шамбери поставят памятник: он действительно его заслужил.