Темза. Священная река - Питер Акройд Страница 34

Вполне надежным местом для жилья мост, так или иначе, нельзя было назвать. Постройки на нем были большей частью деревянные и часто горели. В 1213 году, всего через четыре года после окончания строительства моста, серьезный пожар произошел в Саутуорке на южном берегу. Толпы людей бросились оттуда на мост, спасаясь от огня, но были встречены там другими толпами, ринувшимися с севера поглазеть, помочь или помародерствовать. В этот момент внезапный порыв ветра перенес горящие уголья через реку, к северному концу моста, и строения на нем вспыхнули с обеих сторон. В результате три тысячи человек сгорели или утонули. И это было только одно из многих бедствий, повлиявших на историю и особенности Лондонского моста. В королевской грамоте за 1280 год говорится, что “мост был недавно представлен нашему взору, и с печалью мы увидели, что мост Лондонский пребывает в плачевнейшем состоянии, по каковой причине, ежели не принять скорейших мер, не только внезапное обрушение моста, но и гибель бесчисленных людей, на нем обитающих, в любое время может случиться”. Всего лишь год спустя пять пролетов рухнули. В 1399 году, когда на мосту собрались толпы встречать юную невесту Ричарда II, “восемь человек были на Лондонском мосту задавлены насмерть”. В 1437 году рухнули два других пролета у южного конца. Последовавшие восстановительные работы длились около сорока лет. В 1481 году упала в реку общественная уборная на мосту, прозванная “народным седалищем”, и пять человек утонуло.

Тем не менее в 1480–1490-е годы обновленный Лондонский мост вновь стал средоточием коммерции. По обеим его сторонам стояли лавки, конюшни, жилые дома. В одном документе конца XV века перечислены 129 “помещений” на мосту, в том числе лавки галантерейщика, ювелира, ножовщика, лучника, оружейника, портного, художника и золотых дел мастера. Он стал самой большой лондонской достопримечательностью, центром речной жизни, и картина, которую он собой являл, – кишащие людьми здания, неравных размеров арки, струящаяся под ними вода – была единственной в своем роде. Прямо на мосту был устроен рынок, но давка там была такая, что в конце концов рынок переместился на берег – в Саутуорк, где он остается по сей день. Мост был не только центром, но и мотором коммерции: со всего, что по нему ехало и под ним проплывало, взималась пошлина. В 1398 году, к примеру, с малого судна брали полпенса, с крупного – пенс. “А ежели баржа везет лес, то отдать должна одно бревно”. Сохранился также полный перечень товаров, облагавшихся пошлиной, – от “вермильона” и “яри-медянки” до миндаля и чеснока.

В XVI веке мост приобрел еще одну весьма важную для лондонцев функцию. Он стал источником водопроводной воды. Он и раньше был для Лондона и стиральной машиной, и колодцем, и общественной уборной. Но в 1580 году в одном из пролетов, ближайших к Сити, было установлено водоподъемное колесо, и оттуда по деревянным трубам вода поступала на прилегающие улицы. Эксперимент оказался столь успешным, что колеса были затем установлены и в других пролетах.

В своей “Британии” (1586) Камден воздал хвалу мосту, который “поистине превосходит все мосты Европы”, мосту, “застроенному по обе стороны весьма красивыми домами, примыкающими один к другому на манер улицы”. У южного конца моста в то время возвышались ворота, и к 1603 году он, как сказано в “Хрониках Лондонского моста”, был “украшен величественными дворцами, возведенными рядом с ним… и добротными красивыми домами, построенными на нем”. Местожительство считалось фешенебельным: здесь, по словам Джона Стоу, обитали “богатые купцы и прочие состоятельные горожане, торговцы шелком и галантерейщики”. На крышах некоторых зданий были устроены “пентхаусы”, или речные террасы. “Наверху, – пишет один современник, – там красивые площадки с перилами и балюстрадами, очень удобными и приятными для прогулки, откуда открывается великолепный вид вверх и вниз по реке, и кое-где разбиты очень милые маленькие садики с деревьями”. Эти террасы или пентхаусы назывались в то время hautepas. Многие хотели здесь поселиться. К числу обитателей моста принадлежали Ганс Гольбейн и Джон Беньян.

На мосту даже был выстроен дворец, называвшийся Нансач-хаус (Несравненный дом). Это было весьма причудливое здание, целиком состоявшее из деревянных элементов, скрепленных нагелями; дом был украшен башенками и куполами, затейливыми окнами и флюгерами, ярко выкрашен и позолочен. На его южной стороне, которая смотрела на воду, имелись солнечные часы с надписью: “Время и Прилив никого не ждут”. На восточной стороне моста над десятым (центральным) быком по-прежнему была часовня – готическое строение, в длину составлявшее 18 м, в ширину 12 м, снабженное криптой. Часовню украшали четырнадцать колонн, расположенных группами, и восемь стрельчатых окон. В крипту можно было попасть с воды, поднявшись по каменным ступеням вдоль быка. Часовня была неотъемлемой частью моста. Никто не имел права покупать на нем свежую рыбу, пока в часовне не отслужена месса. В одном из домов над часовней некогда жил галантерейщик мистер Болдуин; там он родился, там безвыездно прожил семьдесят один год. Отправившись наконец по предписанию врачей в Чизлхерст на свежий воздух, “он не мог спать в сельской местности из-за тишины” – настолько он привык к шуму бурлящей воды под мостом.

По многим гравюрам видно, что это был громадный человеческий улей, средоточие деятельности и изобретательности, памятник энергии и честолюбию его творцов. Это была громадная улица над водой. Как писал в “Полиольбионе” (1622), обращаясь к Темзе, Майкл Дрейтон, “Ценнейшим сим Мостом все реки ты затмила…” Как на всякой оживленной улице, здесь были лавки и укромные уголки, узкие проулки и лачуги, которые каким-то образом появлялись даже среди самых величественных лондонских зданий XVI века. Часто на первом этаже была лавка, над ней – жилые помещения, которые громоздились четырьмя, а то и пятью этажами, и дома, стоявшие друг напротив друга, нередко соприкасались крышами. Имелась на мосту и “клетка” – миниатюрная тюрьма. В середине XVI века некая женщина была посажена в нее “охолонуть” за отказ помолиться за душу преставившегося Римского папы.

В середине XVII века здесь были книжные лавки под вывесками “Три Библии” и “Зеркало”, лавка серебряных дел мастера “Белая лошадь”, модная лавка “Дельфин и расческа”, лавка брючников Черчера и Кристи “Ягненок и панталоны”, лавка изготовителя париков Джона Аллана “Изящные локоны”, где продавались “волосы всякого вида, завитые и незавитые”. Географическими картами торговали “в ‘Золотом глобусе’ под аркадой на Лондонском мосту”. В 1632 году, когда служанка вышивальщицы опрометчиво поставила под лестницей бачок с тлеющими угольями, начался пожар, уничтоживший сорок три торговых заведения в северной части моста. В их числе были галантерейные, бакалейные, шелковые и обувные лавки. По какой-то причине выгоревшее место пустовало двенадцать лет. Наихудших последствий Великого пожара и чумной эпидемии мост, однако, избежал. Огню не дали перекинуться на мост, быстро снеся дома на его пути, а во время “поветрия” умерло от чумы только два обитателя моста. Здешняя среда обитания безусловно считалась здоровой: ветры очищали воздух, прилив уносил всяческую грязь, тут не было ни выгребных ям, ни открытых канализационных канав, отравлявших атмосферу перенаселенного города. На старинных гравюрах видно, как из окон домов на мосту спускают на веревках ведра.