Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней - Стефан Газел Страница 33

К утру навалило много снега и стало заметно холоднее. Мы двигались к лесу, оставляя за собой два лентообразных следа. Снизу из долины доносились звуки просыпающейся деревни: пропели утреннюю побудку петухи, лениво залаяли собаки. Долина жила обычной жизнью, а перед нами вырастала мрачная стена леса, дальний край которого терялся в предрассветном сумраке.

Мы зашли в лес и остановились.

– Да, похоже, я теряю спортивную форму, – сказал Сташек, вытирая пот с лица.

– До границы мы будем все время идти вверх. Смотри, ворона летит.

– Какая жалость, что мы не вороны, – вздохнул Сташек и, кивнув на дома, оставшиеся в заснеженной долине, добавил: – Какая мирная картина!

Я не мог говорить. Внезапно перехватило горло. С полной очевидностью я, наконец, осознал, что добровольно покидаю родину и, может, никогда уже сюда не вернусь, не увижу родных и друзей. Я могу умереть под чужим небом. Мои чувства в тот момент нельзя было описать простыми словами. Слишком сильны были охватившие меня эмоции, чтобы ими можно было поделиться даже с близкими друзьями, окажись они сейчас рядом.

Я молчал. Думаю, Сташек и не ждал от меня ответа. Мощные кроны деревьев заслоняли землю от снега, поэтому мы сняли лыжи и двинулись в глубь леса. Несколько миль мы шли с лыжами на плечах по мягкому ковру из сосновых иголок, лишь слегка припорошенному снегом, изредка сверяя свой путь по компасу.

Около полудня мы вышли из леса и устроили небольшой привал, перекусив хлебом с сыром и колбасой. Затем стали на лыжи и заскользили по полю вдоль реки Сан, но на достаточно безопасном расстоянии от деревень и отдельно стоящих домов.

Что не давало нам покоя, так это следы, которые мы оставляли на снегу. На наше счастье, днем поднялся ветер, нагнавший снеговые облака. Пошел снег. Сначала с неба падали редкие снежинки, но вскоре повалил густой снег. Под деревьями выросли сугробы. Видимость резко ухудшилась. Теперь мы не боялись быть увиденными, но зато возникли трудности с передвижением. Мы не могли позволить себе все время останавливаться и сверять маршрут по карте. Чтобы не ходить по кругу, я «руководил» движением, держа компас в руке.

Метель не утихала, и мы крайне медленно двигались вперед. Иногда нам приходилось обходить слишком глубокий овраг, и на это тоже уходило много времени. Я часто спотыкался и падал, поскольку не отрывал глаз от компаса. В какой-то момент я слишком сильно дернул за шнурок, на котором висел компас, и он провалился в глубокий снег. Мы потратили больше часа в поисках пропажи. В результате нам пришлось смириться с потерей.

Начинало темнеть, и мы решили, что должны были пройти примерно половину расстояния до границы. Не было смысла возвращаться в деревню за новым компасом. Да и в темноте мы бы не нашли обратной дороги. По этой же причине не было никакого смысла идти вперед, тем более что мы страшно устали.

– Мы не можем ночевать в снегу! – стараясь перекричать шум ветра, проорал Сташек. – Мы просто замерзнем и умрем. Давай попытаемся найти деревню.

– Чтобы нас схватили украинцы? – закричал я в ответ. – Предпочитаю идти вперед.

– Надо постараться не попасться им на глаза. Мы найдем сарай, зароемся в сено и отогреемся. Мы не сможем пережить эту ночь на снегу!

Я был вынужден согласиться, да и кто бы отказался от перспективы провести ночь в уютном гнездышке из сена, вместо того чтобы дрожать, умирая от холода, в сугробе. Сташек услышал сквозь завывание ветра лай собаки. Я, честно говоря, ничего не слышал.

– Это там, – сказал Сташек, – пошли!

Спустя полчаса впереди показалась ферма. Мы не видели собаку, зато она, почуяв незваных гостей, стала рваться на цепи и бешено лаять.

– Давай обойдем ее с подветренной стороны, – подергав за рукав Сташека, чтобы привлечь его внимание, проговорил я ему прямо в ухо.

Мы быстро сняли лыжи и, держа в поле зрения смутные очертания дома и сарая, перелезли через забор, прошли по небольшому саду и вышли с подветренной стороны. Собака успокоилась, и мы смогли подойти к сараю. Он был деревянный, с соломенной крышей. Рядом с сараем намело огромный сугроб, куда мы воткнули лыжи и палки. Сарай оказался не заперт. В одном углу хранилось зерно, а в другом – клевер и сено. Мы сделали в сене углубление, достаточное, чтобы разместиться там вдвоем вместе с рюкзаками, и замаскировали вход. В полной темноте с жадностью доели остатки еды.

– Жалко, что нам нечем запить, – сказал Сташек. – Страшно хочется пить.

– Мне тоже. Эх, сейчас бы кувшин теплого молока!

– Я уверен, что в доме у них есть молоко, – вздохнул Сташек.

– И ты считаешь, что украинцы предложили бы нам молоко?

– Как ты определил, что в доме живут украинцы, по лаю собаки?

– Я бы предпочел не выяснять, кто на самом деле здесь живет, – ответил я. – Уверен, что девушки не ошибались, когда рассказывали нам, что во всех этих деревнях живут украинцы.

Из дома не доносилось ни звука, поэтому определить национальность живущих в нем людей не представлялось возможным. Нам было тепло в нашем убежище, мы поели, и, похоже, ветер стал стихать. Значит, завтра нам будет легче идти.

– Мы должны выйти засветло, – предупредил я Сташека. – Так что разбуди меня, если проснешься первым.

– Хорошо. Я умею просыпаться в назначенное время. Давай я разбужу тебя в пять часов.

– Отлично. Значит, в пять. Согревшись, мы почти мгновенно уснули.