Потемкин - Наталья Болотина Страница 33

«Миленький, и впрямь, я чаю, ты вздумал, что я тебе сегодня писать не буду. Изволил ошибиться. Я проснулась в пять часов, теперь седьмой — быть писать к нему. Только, правда сказать, послушай, пожалуй, какая правда: я тебя не люблю и более видеть не хочу. Но поверишь, радость никак терпеть не могу… От мизинца моего до пяты и от сих до последнего волоску главы моей зделано от меня генеральное запрещение сегодня показать Вам малейшую ласку. А любовь заперта в сердце за десятью замками. Ужасно, как ей тесно. С великой нуждою умещается, того и смотри, что ни на есть — выскочит. Ну сам рассуди, человек разумный, можно ли в столько строк более безумства заключить. Река слов вздорных из главы моей изтекохся. Каково-то тебе мило с такою разстройкою ума обходиться, не ведаю. О, господин Потемкин, что за странное чудо Вы содеяли, расстроив так голову, которая доселе слыла всюду одной из лучших в Европе?

Право пора и великая пора за ум приняться. Стыдно, дурно, грех, Ек/атерине/ Вт/орой/ давать властвовать над собою безумной страсти. Ему самому ты опротиви/шь/ся подобной безрассудностью. Почасту сей последний стишок себе твердить стану и, чаю, что один он в состояньи меня опять привести на путь истинный. И сие будет не из последних доказательств великой твоей надо мною власти. Пора перестать, а то намараю целую метафизику сентиментальную, которая тебя наконец насмешит, а иного добра не выдет. Ну, бредня моя, поезжай к тем местам, к тем щастливым брегам, где живет мой герой. Авось-либо не застанешь уже его дома и тебя принесут ко мне назад, и тогда прямо в огонь тебя кину, и Гришенька не увидит сие сумазброд-ство, в котором, однако, Бог видит, любви много, но гораздо луче, чтоб он о сем не знал. Прощай, Гяур, москов, казак…»

Великая императрица Екатерина Вторая в этом нежном и прелестном письме, полном страсти и ласки, в этом образчике любовного эпистолярного жанра XVIII в. обращалась к своей, наверное, самой большой любви в жизни — Григорию Александровичу Потемкину. Для нее, немецкой принцессы, выросшей в педантичной Германии и жившей в официальном, а от этого довольно строгом Петербурге, Григорий Потемкин всегда ассоциировался с Москвой. Возможно, в нем воплощалась широта и раздолье московских просторов, тишина и задумчивость улиц и закоулков, бесшабашная удаль, богатство души и некоторая московская леность, которая до сих пор вводит в заблуждение тех, кто не знает, что за ней скрывается кипучая энергия.

Весна 1774 г. для Екатерины — одна из счастливейших. Она любит, любима и ищет доказательства искренности в поведении Потемкина. Екатерина — рассудочная натура и постоянно пытается анализировать себя и объект своих пристрастий: «Гришенька, здравствуй. Сего утра мне кажется не только, что любишь и ласков, но что все это с таким чистосердечием, как и с моей стороны. А надобно Вам знать, что заключения те, кои я делаю по утрам, те и пойдут правилами до тех пор, пока опыты не подадут причины к опровержению оных. Но есть ли б, паче всякого чаяния и вероятья, ты б употреблял какое ни есть лукавство или хитрость, то поверь, что непростительно умному человеку, каков ты, прилепиться к таким глупым способам тогда, когда ты сам собою — первый и лучший способ к обузданию сердца и ума пречувствительного человека на век. И напротиву того знаешь, что из того родиться бы могло не что иное, как некоторый род недоверки и опасения, вовсе невместный с откровенностию и чистосердечием, без которых любовь никогда твердо основана быть не может.

Бог с тобою, прости, брат. По утрам я гораздо умнее, нежели по захождении сонца. Но как бы то ни было, а ум мой расстроен. И есть ли это продолжится, от дел откажусь, ибо не лезут в голову, и голова, как у угорелой кошки. Только стараться буду сию неделю употребить в свою пользу, а Бог даст мне рассуждение и смысл напасть на путь истинный. Вить я всегда была резонер по роду занятий, хотя с бредом иногда».

Почти весь март 1774 г. счастливая пара провела в Царском Селе, где свободней встречи, весенний воздух кружит голову и дни, проведенные в развлечениях, допускаемых Великим постом, заканчиваются приятнейшими вечерами. 11 марта, в четверг, императрица вместе с придворными кавалерами и фрейлинами осматривала привезенную из Италии большую мраморную чашу, затем все забавлялись игрой в мячи в галерее грота. Во время обеда за столом Екатерины во внутренних покоях самые близкие люди: графиня Прасковья Александровна Брюс, фельдмаршал князь Александр Михайлович Голицын, Сергей Матвеевич Козьмин, Александр Иванович Черкасов, и он — Григорий Александрович Потемкин. Игры в карты и шахматы в великолепной Янтарной комнате под звуки гуслей, флейт и скрипок, забавы в мячи, церковные службы, прогулки по саду, интимные обеды, бесконечные разговоры с придворными — прекрасное времяпровождение императрицы и ее двора, и везде ее герой — Потемкин, «красавец мой миленький, на которого ни единый король не похож».

В апреле 1774 г. двор возвращается в Петербург. Екатерина напряженно работает над решением насущных политических вопросов, вокруг больше людей, больше внимательных глаз и любопытных ушей. Но даже среди многочисленных дел государственных она нашла время, чтобы собственноручно составить план расположения комнат Потемкина в Зимнем дворце, откуда он мог незаметно проходить в ее покои. Легкие карандашные заметки с чернильными пометами, закрепленные умелым реставратором спустя десятилетия, открывают нам альковные тайны. «В покоях № 6, — фантазирует императрица, — вынуть альков», тут же чернилами: «или нет» (сомнения относятся к покоям князя Орлова), и снова «да, альков делать на место того, как карандашам означен, и сии покои будут для ген[ерала] Потемкина. В нумер 10 вынуть антресоль, раскрыть дверь, запереть дверь, сделать дверь вновь. В № 14 делать альков и сии покой будут для князя Орлова». Екатерина оставила для отца своего сына Бобринского комнаты в Зимнем дворце. Комнаты Потемкина располагались прямо под покоями императрицы, так же будут устроены покои следующих после него любимцев Екатерины. Окна апартаментов фаворита и государыни выходили на Дворцовую площадь и внутренний двор. Императрица внимательно следила за ходом работ по обустройству покоев для нового фаворита: все должно быть сделано для удобства милого друга и радостных свиданий. Желая посетить Екатерину, Потемкин мог в любой момент без доклада подняться в ее комнаты по винтовой лестнице, устланной ковром зеленого цвета — цвета любви в те времена.

Уже 10 апреля жена новгородского губернатора Е.К. Сивере пишет мужу о слухах при дворе: «Покои для нового генерал-адъютанта готовы, и он занимает их; говорят, что они великолепны».

Встречаться наедине становится сложнее, и это печалит любящую женщину: «Я пишу из Эрмитажа, где нет камер-пажа. У меня ночию колика была. Здесь неловко, Гришенька, к тебе приходить по утрам. Здравствуй, миленький издали и на бумаге, а не вблизи, как водилося в Царском Селе… Душа моя милая, чрезмерно я к вам ласкова, и есть ли болтливому сердцу дать волю, то намараю целый лист, а вы долгих писем не жалуете, и для сего принуждена сказать: прощай, Гаур, москов, казак, сердитый, милый, прекрасный, умный, храбрый, смелый, предприимчивый, веселый. Знаешь ли ты, что имеешь все те качества, кои я люблю, и для того я столько тебя люблю, что выговорить нет способу. Мое сердце, мой ум и мое тщеславие одинаково и совершенно довольны вашим превосходительством, ибо ваше превосходительство превосходны, сладостны, очень милы, очень забавны и совершенно такие, какие мне нужны. Мне кажется, чертовски трудно пытаться покинуть вас». Воистину, прекраснейший гимн любви и признание, которому позавидовал бы любой мужчина на свете. Но, как не раз пишет Екатерина, очень часто у Григория Александровича «передня полна», для встречи нет времени меж дел государственных, и свидание заменяет пылкое послание.