Зигмунд Фрейд - Давид Мессер Страница 32

– Да…, но как все это относится к моей критике вашего учения?! – недоуменно спросил «Юнг».

– Очень просто, мой друг! – парировал «Фрейд». – В своих письмах и в частных разговорах вы не скрывали вашего раздражения ко мне, причина которого мне часто была не понятна. Учитывая к тому же, что я старался держаться в рамках приличия в нашей с вами переписке и беседах. Но я не уверен… задавались ли вы вопросом… – «Фрейд» намеренно делал паузы между словами. – Насколько искренне и правомерно автор может считать свое детище истинным и совершенным, если оно создано из пренебрежения к своему вдохновителю?.. Вы погрузились в ваше озеро мифологии и мистицизма, разбрызгивая капли раздражения и плюя на берега, от которых оттолкнулись. Потеряв контроль над собой, вы не погнушались обвинить меня, что я якобы относился к своим ученикам как к пациентам, получая либо рабски повинующихся сыновей, либо «дерзких щенков» вроде «Адлера, Штекеля и всей этой наглой шайки, шатающейся по Вене». «Я достаточно объективен, чтобы понимать вашу хитрость. Вы вынюхиваете все симптоматические поступки у людей вокруг вас, и все они опускаются до уровня сыновей и дочерей, которые смущенно сознаются в своих пороках. А вы остаетесь наверху, как отец, – ловко устроились!» – вот ваши финальные в наших отношениях слова, которые вы произнесли в ответ на мое замечание о сходстве ваших теорий с точкой зрения Адлера, что окончательно вывело вас из себя… Поступки, значение и последствия которых вы недооценивали, говорят порой гораздо больше, чем символы и слова.

«Фрейд» отвел взгляд от капитулировавшего «Юнга» и перевел его на притихшую троицу «Адлера, Штекеля и Ранка».

– Я мог бы во многом вас упрекнуть. И в несовершенном знании техники психоанализа, искажающем его суть, и в ревнивом соперничестве за мою благосклонность с целью улучшить ваше материальное благополучие и в отсутствии научной совести, позволяющей наполнять ваши труды откровенными вымыслами. Я мог бы напомнить, как кто-то из вас, попав под влияние социал-революционеров, решил напрочь снести мои основные постулаты и бросился «спасать мир от сексуальности, заново строя его на идеях агрессии». Кто-то же впал в моральное сумасшествие, проявив себя прирожденным журналистом грубого пошива, для которого производимый эффект был намного важнее, чем истинность сообщаемых фактов. Отсюда эти надменные и небрежные в своей самоуверенности утверждения: «Я нахожусь здесь для того, чтобы делать открытия; другие люди могут их доказывать, если им это заблагорассудится». А кто-то, однажды преуспев, превратился из «бедного родственника» в банального хвастуна, кичащегося своим богатством, но быстро забывшего, благодаря кому он сделал свою карьеру и к тому же имевшего бесстыдство заливаться истерическим смехом при упоминании моего имени, когда появились слухи о моей раковой болезни… Мне горько, господа, все это вспоминать, не говоря уже о том, что я нахожу крайне безынтересным и бессмысленным дискутировать с вами о том, что вы отреклись от меня, так до конца меня и не поняв… Что ж… Дискуссию с «женщинами» я нахожу куда более интересной…

«Фрейд» повернул голову в сторону «Карен Хорни»:

– Я понимаю, что мои высказывания о женщинах бывали иногда резкими, а выводы об их психологии суровыми, но разве я не восхищался женщинами, которые были достаточно умны, чтобы я чувствовал себя с ними свободно, разве мне не нравилась их независимость, разве не я критиковал нелепые медицинские взгляды, утверждавшие, что у женщин отсутствует чувственность…, разве женщины не сидели у моих ног, внимая моим словам? – разошелся довольный «Фрейд».

«Карен Хорин» уничижительно улыбнулась.

– Мне кажется, что некоторые женщины необоснованно строги ко мне… – обидчиво надулся он, но тут же серьезно продолжил: – И вот что еще… – его голос смягчился и стал снова чувственно волнительным. – Совсем недавно я прочитал про одного водяного жука – лодочника. Он не более двух миллиметров в длину, но является самым громким созданием на земле, относительно размера своего тела. Так вот он, когда призывает к спариванию самку, трет пенисом о свой живот, порождая тем самым звук, достигающий ста децибел, что эквивалентно классическому оркестру в его полной силе. Но для обыкновенного слуха он не уловим, так как большая часть звука теряется в воде, в которой обитает жук…

Руководитель, нахмурившись, заглянул в свою папку, но не найдя там ничего схожего по сценарию, недоуменно отодвинул ее от себя.

– Эми… – Стив остановил свой полный внутренних терзаний взгляд на девушке. – Иногда я чувствую себя этим самым жуком, который не может дозваться тебя… В моем сердце звучит невероятная симфония о тебе, но преодолевая расстояние между нами, она словно угасает в полете… Но я хочу, чтобы ты знала, что ты самое прекрасное, что у меня было, есть и я надеюсь, останется в моей жизни, потому что никого удивительнее и прекраснее тебя я не встречал…

Эми прикусила губу и растроганно отвернулась, пряча набежавшие от такого признания слезы. Стив с любовью взирал на нее.

– Вау!!! Еее!!! – восторженно загремела аудитория, одобрительно топая ногами, аплодируя и шумно свистя.

– Ну, хорошо, хорошо! – снисходительно произнес руководитель семинара, понимающе кивая в такт неугомонной публике. – Это было превосходно! – сказал он и захлопнул папку. – Сделаем перерыв на тридцать минут, после чего Эрих Фромм и религиозные деятели.

– По-моему, это было великолепно! – выйдя из здания университета на улицу, поделился впечатлениями Дэвид.

– Да! «Фрейд» был блистательным! – просиял Зигмунд.

– Очень перспективный парень! – похвалил его Дэвид.

– Из него получится очень толковый психоаналитик. Он очень верно видит истинную суть! – прозорливо подметил Зигмунд.

– Да… – солидарно протянул Дэвид. – Может, прогуляемся по городу, раз дождя не намечается? – посмотрев на просветлевшее небо, предложил он.

– Ведите! – махнул вперед рукой Зигмунд, уступая ему дорогу.