Мировая история в легендах и мифах - Карина Кокрэлл Страница 31

Ночной город внизу не спал. По улицам сновали крошечные огни факелов и продолжалась какая-то муравьиная жизнь, но никакие звуки оттуда не доносились. Только резко кричали встревоженные чайки и тихонько, обвевая колонны, присвистывал ночной ветер с моря.

Вдруг под его ногами, у края террасы, послышалась какая-то возня, и голос откуда-то снизу сказал:

— Ну что же ты, дай мне руку, я же сейчас упаду!

Снизу тянулась чья-то маленькая, по виду детская рука.

Не совсем сознавая, что делает, Цезарь подал руку, и… Через мгновение на террасу, как ловкая кошка, вскарабкалась невысокая гибкая девчонка.

— Salve ^[86], Цезарь, приветствую тебя, — начала она по-латыни, отчаянно пытаясь принять царственную позу. — Я — Клеопатра, царица Верхнего и Нижнего Египта…

Юная, быстрая, маленькая, тонкий большой нос с горбинкой и нервными ноздрями, смазавшиеся подведенные глаза, копна нечесаных волос, обветренные припухлые губы, трогательная нежная шея в обрамлении ворота грубой, разорванной на груди туники — это все, что выхватил для него свет факелов на террасе.

Он замер, а потом вдруг громко расхохотался и не мог остановиться.

— Тише, Цезарь! Пожалуйста! Тише! — громко прошептала она уже по-гречески, озираясь, словно уличный воришка.

Он снова засмеялся — так заразительно, что и она тоже заулыбалась.

— Нет, молю, продолжай по-латыни, — попросил он. — Кто бы ты ни была, у тебя очень милый, но совершенно варварский выговор.

— Я знаю. Ваше произношение почему-то дается мне с трудом, — разочарованно сказала она на латыни, как он и просил. И бегло продолжила: — Но грамматику я знаю так же хорошо, как и ваш Цицерон. Я изучала ваш язык по его речам!

— Много чести для Цицерона, — ответил он и подумал: «Как ей все же удалось пробраться сюда незамеченной? Хороши же мои посты! Разберусь! Что еще преподнесет это птолемеево семейство?»

— Я приплыла на той же галере, что и Арсиноя, в команде оказались верные мне люди. Я всю дорогу пролежала в трюме на мешках с шерстью, от самой Газы, и никто меня не заметил! — Все это она сказала с детским удивлением.

— Ну хорошо, Salve и тебе, — начал он с притворной церемонной серьезностью, но не выдержал и расхохотался: — Если бы ты видела себя сейчас, царица Верхнего и Нижнего Египта!

— Каким бы ты был, ночуя в трюме на мешках с шерстью и бобами карроба, всемогущий Цезарь?! — вскинулась она. — Да тише же ты смейся, прошу тебя! — прикрикнула она на него, римского консула, победителя Галлии и Верховного жреца Рима, словно он был ее ровесником. И от этого ему стало как-то особенно хорошо и весело, как давно уже не бывало.

— Арсиноя… Она здесь?

— Да, спит в моей постели.

— Она никогда не теряет времени зря. Она тебе понравилась? — тихо спросила Клеопатра.

— Да.

— Она красивая…

— Да. Очень.

Несколько мгновений Клеопатра выглядела подавленной. Но тут же, жестикулируя, продолжила:

— Цезарь, послушай меня. У меня было войско, которое я собрала в верном еще моему отцу Ашкалоне. Мой отец дал этому городу большие торговые привилегии, и ашкалонцы знают, что такое благодарность. Они поддержали меня. Мы пытались пробиться в Газу, а оттуда, галерами, — в Александрию. В Газу мы не пробились. На подступах к ней мое ашкалонское войско было разбито Ахиллой. Спаслись немногие. Но мы задержали Ахиллу, иначе он был бы уже в Александрии.

«Вот оно что, вот и ответ!» — подумал Цезарь.

— Я с горсткой рабов скрываюсь сейчас в тайной, подземной части дворца, о которой знают не многие. Это целый город. Там есть колодцы, и у нас пока достаточно еды. Но я пришла к тебе, римский консул Цезарь, чтобы рассказать правду, которую от тебя скрывают. И чтобы понять, на чьей ты стороне и можно ли доверить тебе свою жизнь, — Она говорила очень быстро и смотрела на него, не отрываясь, — Знай: Арсиноя не имеет ни прав на престол, ни поддержки в Александрии. Евнух Потин ненавидит нас обеих люто. Сейчас в Александрии правит этот человек, а вовсе не Птолемей. Евнух восстановил против меня в квартале Сема ^[87] очень влиятельных людей…

Цезарь смотрел на нее пристально и серьезно. Похоже, она говорила правду.

— Как только умер отец, нас с Арсиноей предупредили о готовящемся покушении, — евнух считает и ее опасной, к тому же ему никогда не нравился ее характер и особенно — увлечение рецептами ядов. Мы бежали вместе. Когда стало ясно, что моя армия разбита, Арсиноя бросила меня, чтобы пробраться к тебе. А Потин от имени брата уже столько всего наобещал Ахилле и его войску — земли, должности, деньги, рабов, скот, что они умрут за Птолемея и его евнуха. — Она помолчала и грустно заключила: — Для Рима будет разумнее всего поддержать моего брата, все-таки он сейчас — царь Египтя. Или Арсиною — она зависит только от твоей милости.

«Интересно, много здесь еще египетских девчонок, которые дают римским консулам политические советы?» — усмехнулся про себя Цезарь. А пока Клеопатра продолжила:

— Арсиноя чувствует опасность, как животное, и сейчас старается найти себе сильнейшего союзника. Я сброшена со счетов. Для нее остались римляне или Птолемей. Если она поймет, что ты проигрываешь или что от тебя ей поддержки не будет, она вымолит прощение у брата. И он женится на Арсиное, как предписывает закон. Я тогда должна буду скрываться где-нибудь на краю земли и жить в страхе, что меня найдут и уничтожат. А здесь установится мир… — Девчонка грустно усмехнулась. — Египетские хлебные галеры поплывут кормить Рим и твои легионы, как обычно. И Египет — несмотря на всю ненависть евнуха к Риму — Египет останется до поры твоим вассалом, потому что выбора у Птолемея и Потина нет. Пока. Пока они не найдут каких-нибудь достаточно сильных новых союзников против Рима. — Она помолчала и веско произнесла: — Или против тебя. Вот так, Цезарь…

_{Жан Леон Жером. «Юлий Цезарь и Клеопатра»}

Она говорила быстро. «Они всегда говорят быстро, эти греки», — подумал Цезарь.

Он стоял в глубокой задумчивости.

Она пошла к краю террасы. Обернулась.

— Выбор есть всегда. И у меня он есть. Я могу выйти из подземелий, броситься в ноги Потину и брату, покаяться, убедить их в своей покорности и тогда сесть на троне женой ослепительного Птолемея, как завещал отец. Правда, на одну ступеньку ниже. В Египет вернется мир, и Риму до поры не о чем будет беспокоиться. Но я этого не сделаю, потому что потом мне придется каждый день с ужасом ждать той ночи, когда капризный мальчишка, сын моего отца, в котором течет одна со мной кровь, ненавистный мне и ненавидящий меня, придет в мою постель и станет касаться меня, чтобы производить на свет египетских наследников. — Ее губы искривились в гримасе отвращения, сразу ее испортившей, — Священные законы… Так жили братья и сестры Птолемеев столетиями до меня. Но моей матерью была рабыня из Ашкалона. Наверное, правду говорят, что во мне мало благородной птолемеевой крови. И я лучше навсегда останусь в подземельях дворца… — Она на миг замолкла. — Прости, мне пора.