Атаман Семенов. О себе. Воспоминания, мысли и выводы. 1904- 1921 - Григорий Семенов Страница 31

Вернувшись из Харбина, я, не останавливаясь в Маньчжурии, проследовал до станции Даурия, где осмотрел сторожевые посты и размещение моих чинов в казармах, и к вечеру вернулся в Маньчжурию. Здесь я немедленно приступил к формированию батареи и замялся подбором людей, годных для этой цели. Ночью, около двух часов, ко мне в комнату вошел дежурный ординарец и доложил, что прибыл адъютант командующего войсками, который просит срочно его принять. Первой моей мыслью было, не повели ли большевики наступление на Маньчжурию; но я сейчас же отбросил ее, потому что в этом случае я имел бы уже соответствующие донесения от своих разведчиков. Оказалось, что генерал Чжан Хуан-сяи командировал своего офицера, достаточно хорошо говорившего по-русски, с тем чтобы передать мне его требование к 8 часам утра сдать оружие и распустить своих людей. В этом случае мне и всем моим людям гарантировались личная неприкосновенность и полная безопасность.

Чтобы оттянуть время и получить возможность предпринять кое-какие меры, я заявил молодому офицеру, что я прошу прибыть ко мне начальника штаба, ибо вопрос, переданный мне, очень важен и требует обсуждения. Через час примерно явился начальник штаба китайских войск в сопровождении того же офицера. Я принял гостей радушно, насколько позволяло мое настроение после передачи такого требования, и пригласил их пить чай. Был поставлен самовар, чтобы затягивалось время, и за чаем мы начали вырабатывать условия, на каких должна произойти сдача мною оружия: выбиралось место, куда китайское командование доставит нас после разоружения, а также определялась сумма денег, которую мы должны были получить за сданное имущество.

Тем временем я секретно отдал распоряжение выкатить наши два орудия на площадь против китайских казарм и сложить около них все имеющиеся снаряды.

К 8 часам мы закончили наш чай и двинулись на площадь, где стояли орудия, снятые с передков и повернутые фронтом на китайские казармы. Около орудий стояла прислуга при них, в количестве 15 человек, в полном боевом снаряжении. Когда мы подошли к орудиям, я обратился к начальнику штаба китайских войск и предложил ему передать своему командующему нижеследующий мой ультиматум: в течение четверти часа командующий должен быть здесь, около орудий, и подписать приказ о дружбе и союзе со мной, срочно опубликовать его среди подчиненных ему войсковых частей и в будущем не допускать никаких действий, враждебных мне и моему отряду. Если же это требование не будет удовлетворено, то через 15 минут я открою огонь и разгромлю казармы и все, что в них находится. Мне и моим людям терять нечего. При этих словах я приказал зарядить орудия и навести их на казармы.

Начальник штаба с адъютантом бегом направились в казармы, заверив предварительно меня, что все будет "хорошо".

Не прошло и десяти минут, как генерал со своей свитой прибыл к орудиям и выразил готовность туг же подписать заранее заготовленный немногословный, но сильный по духуиопределенный по содержанию приказ, в котором указывалось, что он приказывает всем подведомственным ему чинам относиться к есаулу Семенову и его частям как к союзным войскам и строго запрещает всякие выступления против них.

Таким образом мы приобрели союзника в деле борьбы с большевиками. Но суть дела заключалась не в этом, а в том, что наличие приведенного выше приказа развязывало мне руки и давало основание требовать в нужные моменты содействия и помощи от китайского командования. Это было большим достижением.

После случая с неудавшимся разоружением китайцы в Маньчжурии и в Хайларс стали чрезвычайно вежливы в отношении русских воинских чипов вообще и в отношении меня в особенности, никогда не упуская отдавать мне установленные воинские почести, включая до назначения почетных караулов в случаях посещения мною китайских штабов.

Этот случай дал мне необычайную популярность среди китайского населения и китайской прессы в Маньчжурии, которая посвятила мне целый ряд статей, помещая в них поистине фантастические данные о моем происхождении и биографии. Дошло до того, что объявили меня китайцем по матери, которая якобы была куплена одним русским купцом, женившимся на ней.

Как бы то ни было, но случай с неудавшимся разоружением меня в Маньчжурии имел своим последствием укрепление моего положения. Общая обстановка потеряла свою остроту, взаимоотношения выяснились, и я получил возможность спокойно отдаться работе по формированию своего отряда.

Пока шли все эти события, люди постепенно собирались в Маньчжурии и вступали в формируемый мною полк для участия в активной борьбе с большевиками. Пополнение шло, однако, медленно, потому что я не имел возможности надлежащим образом организовать агитацию из-за отсутствия средств. Кроме того, лица, прибывающие с поездами из Сибири, сообщали, что большевики установили тщательный контроль всех пассажиров на станции Слю-дянка, около Иркутска, и всех, кто вызывал хоть малейшее подозрение в желании проехать в Маньчжурию, ко мне, снимали с поездов и арестовывали.

Некоторую помощь в деле пропаганды оказали мне сами большевики, которые через свои газеты забили тревогу после казни Аркуса и разоружения большевистского гарнизона в Маньчжурии. Газеты большевиков разнесли весть о моем выступлении против советов по всей Сибири и России, сообщая фантастические небылицы обо мне и моих действиях. Они сами создали впечатление, что с востока надвигается грозная опасность для советов, что семсновцы беспощадно вешают и расстреливают большевиков, что мы откуда-то получаем крупные деньги и что нас поддерживают и снабжают союзники и пр. Все эти сведения, неверные по существу, повели к тому, что в Маньчжурию потянулись офицеры, казаки, солдаты, юнкера, гимназисты, студенты и прочие, преимущественно молодежь.

Для усиления полка до значительной боевой единицы я отправил по станицам Забайкалья и бурятским улусам несколько агитаторов с воззваниями. В Амурскую область были посланы штабс-капитан Языков, подъесаул Шалыгин, прапорщик Плотников, прапорщик Малов и другие, которые отправляли людей партиями и поодиночке через Сахалян-Цицикар на Маньчжурию.

В результате этих мер полк постепенно поднимался на ноги, рос количественно и качественно, и несмотря на страшный упадок в обществе и все препоны, которые ставились мне буквально со всех сторон, к 9 января в полку числились 51 офицер, 3 чиновника, 300 баргут, 80 монголов и 125 казаков, солдат и добровольцев. Всего, следовательно, в полку числилось 559 человек, не считая военнопленных и китайцев, замещавших нестроевые должности. Это была достаточно крупная сила для начала, и после выяснения отношений с китайцами в Маньчжурии при наличии се я мог чувствовать себя спокойным и уверенным в возможности привести в исполнение свой план борьбы с красными захватчиками власти в России. Помимо приема русских добровольцев, прибывающих в Маньчжурию, я поручил в Хайларс поручику Подгорсц-кому вступить в переговоры о переходе ко мне на службу отряда в 2000 китайцев милиционеров при офицерах. Они служили на охране линии дороги, но с приходом сюда китайских регулярных войск остались без службы, и я рассчитывал использовать их для пополнения своих частей.

В половине января 1918 года из Сибири через Дальний Восток проходила бригада сербов, направляясь на Западный фронт. Так же как позднее чехам, большевики, под влиянием германского правительства, не дали согласия на отправку сербов морем, через Архангельск, почему они вынуждены были предпринять почти кругосветное путешествие.