1920 год. Советско-польская война - Юзеф Пилсудский Страница 31

Таким образом, стратегическая обстановка складывалась следующим образом. Советские войска приближались к столице Польши – Варшаве, что существенно ухудшало наше положение и давало стратегическое преимущество противнику. Этого преимущества не могло компенсировать даже то обстоятельство, что впервые за такое долгое время конная армия Буденного, наполовину разбитая, находилась перед нашим фронтом, а не как раньше – в тылу. Но, может, в наибольшей степени на изменение стратегической обстановки обеих сторон оказал влияние тот факт, что между севером и югом уже переставал существовать мощный стратегический барьер в виде Припяти, окруженной болотами. Мы, поляки, уже могли использовать все выгоды, вытекающие из отсутствия этого барьера, зато советские войска еще имели перед собой Буг, который сковывал свободу маневра силами и средствами.

И если мы перелистаем книгу п. Тухачевского, то увидим, что он стремится приписать свое поражение под Варшавой прежде всего тому обстоятельству, что он не смог объединить в едином усилии действия севера и юга. Анализу обстановки как со своей стороны, так и с нашей, польской, п. Тухачевский посвящает целые две главы. Мне трудно исправлять все его ошибки, касающиеся наших войск. Их так много, что, вопреки своему замыслу, мне пришлось бы написать слишком объемистую работу. Мне не хотелось бы корректировать выводы п. Тухачевского еще и потому, что обе главы несут на себе, кстати вполне понятный, отпечаток поиска своего оправдания за то поражение, которое он потерпел, продвигаясь к Висле, под Варшаву. Поэтому я остановлюсь лишь на некоторых, особенно бросающихся в глаза ошибках п. Тухачевского и перейду к оценке его стратегического анализа.

Как я уже говорил, главную причину своего поражения он усматривает в отсутствии взаимодействия между ним и южной частью советских войск – 12-й и 1-й конной армиями. Такие сетования мне не кажутся обоснованными. Пан Тухачевский ссылается на обещание главнокомандующего, что после прохождения Бреста, то есть линии Буга, под его командованием будут объединены все силы, действующие против Польши. Но Буг не был перейден южной группировкой, и все попытки его форсирования южнее Бреста противник успешно отразил. Пан Сергеев, также размышлявший над этим вопросом, более откровенен: «Неудачи под Хелмом и Трубешовом показали, что 12-я армия пройдет только там, где ее пропустит противник». И далее: «Неудача под Бродами уже должна была навести на размышления» (стр. 102, 103, Сергеев – цит. соч.). Сетования п. Тухачевского действительно странны. Интересно, что бы он сказал, если бы, например, услышал, как жаловался Буденный на то, что в момент, когда он также предпринимал свой поход к Висле и уже подходил к Замостью, п. Тухачевский, тогда уже разбитый под Варшавой, ничем не помог ему в его благородных намерениях. Пан Буденный был бы так же прав, жалуясь на п. Тухачевского, как и п. Тухачевский, когда он жаловался на п. Буденного. Конница Буденного в то время была частично разбита и отходила на восток, чтобы зализывать свои раны. В отбитых у этой конницы Бродах мы, поляки, могли совершенно свободно и беспрепятственно погрузить нашу 18-ю дивизию, которая как раз и брала Броды, и преспокойно вывезти ее к находящейся в опасности Варшаве. Оставалась только 12-я армия, о которой я уже писал, что после поражения, которое я ей нанес в апреле на полях Украины, она до конца войны не представляла собой большой военной ценности. Я рад, что у п. Сергеева нахожу такую же оценку этой армии. За все время боев под Варшавой она не смогла сломить сопротивление не то что трех дивизий, которые тогда еще стояли против нее, но и одной нашей 7-й дивизии, прикрывавшей под Хелмом до самого конца варшавского сражения правый фланг нашего контрнаступления от Вепржа. Одно из двух: либо п. Тухачевскому в расчете на взаимодействие с южной группировкой следовало подождать ее, а может быть, и помочь ей, либо не жаловаться и не сетовать потом, когда он отважился начать решающий «поход за Вислу» без какого-либо намека на возможность эффективной помощи с юга.

Тем временем п. Тухачевский в расчете на такое взаимодействие не только решается идти вперед, но своим приказом от 8 августа отводит свои войска значительно севернее, обходя главными силами (двумя армиями) даже Варшаву. Создается впечатление, что он избегает взаимодействия, на которое так надеется. Впрочем, в качестве помощи он получит самую северную дивизию 12-й армии (58-ю), которая подходила к Влодаве несколько южнее Бреста. Признаюсь, что как во время самой войны, так и теперь, при ее аналитическом разборе, я не могу избавиться от впечатления, что п. Тухачевский вовсе не рассчитывал на взаимодействие с югом, потому что он поставил себе такую далекую цель, как форсирование Вислы между Плоцком и Модлином, что явствует из его приказа, с которым я смог ознакомиться только сейчас. А достижение такой глубокой цели было бессмысленно связывать и с действиями 12-й армии, робко переминающейся с ноги на ногу у Буга, и с действиями потрепанной армии Буденного, которая в течение нескольких дней после неудачи под Бродами не подавала никаких признаков жизни. Если сосредоточение советских войск под Варшавой (чего, кстати, я ожидал) отодвигало п. Тухачевского от 12-й армии на Буге более чем на 200 километров, то «поход за Вислу» в ее нижнем течении за Варшавой (чего я совсем не ждал) добавлял к этому расстоянию еще добрую сотню километров, превращая в полную иллюзию взаимодействие с оставшейся где-то далеко на востоке 12-й армией. В начале своей работы, характеризуя п. Тухачевского, я говорил, что вижу в нем тип полководца, слишком поглощенного решением только своей задачи и только своими мыслями. Этот тип я называю типом доктринера, для которого наполеоновское «realité des choses» (реальность вещей – фр.) просто не существует. Предполагаю, что и в этом случае п. Тухачевский спокойно оставил без внимания реальную обстановку за южным флангом своих армий и пренебрег грозящей ему опасностью. Второе забвение «realité des choses» выражалось, как мне кажется, в недооценке противника, которого он так часто и в своем воображении, и в своей книжке «давил», «громил» и «рассеивал».

Правда, здесь у него было немалое оправдание. Воюя до сих пор с генералом Шептицким, он дошел до Вислы относительно легко и все попытки сопротивления пресекал практически силами одной 4-й армии. Он сумел сосредоточить против нашей 1-й армии свои превосходящие силы, оставив против остальных наших войск лишь малую часть своих, как будто был совершенно уверен, что с нашей стороны не может быть никакого сюрприза. Но когда п. Тухачевский в своей работе анализирует обстановку, он впадает в странное противоречие. С одной стороны, свято веря в так часто повторяемое «раздавливание», он утверждает, что «это была уже не та армия, с которой нам пришлось сразиться в июле того же года», так как она была полностью деморализована. Кроме того, все наши тылы, оказывается, «были загромождены дезертирами«, а наряду с этим, в возбужденном классовыми отношениями воображении п. Тухачевского, внутри Польши везде что-то «глухо волновалось, клокотало и бурлило». Таким противником можно было пренебречь! Однако п. Тухачевский преувеличенно и не совсем правдиво показывает неслыханно быстрый рост в этот период нашей военной мощи. При этом он добавляет, что, «несмотря на свою молодость и необученность, новые формирования были достаточно боеспособны». Скажу опять, что такие противоречия, явно не соответствующие «realité des choses», могут помещаться только в голове доктринера.