Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады - Валерия Ободзинская Страница 3

Поулыбавшись воспоминанию, погрозила пальцем.

– Вот не будь, как мать твоя. Слушайся! Она не послушалась, выскочила замуж. Теперь вон что. А достается тебе, – и тут же по-бабски заохала, – время-то… время-то какое…

Уловив в лице Домны скорую слезу, Валерчик нахмурился, и та тут же исправилась:

– А что нам время, да? Время, знаешь, как летит, Валерчик? У-у… Моргнуть не успеешь. Так что не моргай сильно! А то не заметишь, как жизнь проморгаешь!

Валерчик снова разулыбался, и Домна принялась вспоминать дальше: про Женечкиных поклонников, про то, как жалела об отсутствии мужчины в доме, про дедушку Сучкова, который у него, Валерчика, тоже есть. И что война кончится, и все-все вернутся домой, и будут у него и дедушка, и бабушка, и мама, и папа, и Леня.

Разговоры про маму не помогали Валерчику. Вместо «мама» и «папа» он по-прежнему говорил: лопата, песок, мусор. Зато стал веселить соседей пением. Он уловил лишь, что мама – это та, что ушла куда-то. Пропала. И потому очень точно копируя исполнение Домны, голосил на весь двор:

– Ты ушва!.. На свиданье с любовником!..

Но война настигла и Валерчика. Как-то Домна мыла подъезд, снова разговаривая не то с Валерчиком, не то сама с собою:

– Есть толк от Пынти-то. Сколько шелухи по углам было, да?.. – и она оглянулась на Валерчика, который, подражая бабушке, вазюкал стенку куском тряпки. – Выдумал же… чищеными семками торговать, чтоб не лузгали, где зря. А нам подметать теперь не надо, да?

Валерчик привычно кивал.

– Ну пойдем, что ли? Бутерной колбасы купим.

Валерчик колбасу любил и закивал уже осознанно. Однако колбасы он в тот день не получил. У их дома крутились румыны. Они обошли все кругом, дотошно осмотрели, едва ли не обнюхав, а затем один из них, постарше, распорядился на ломаном русском:

– К обеду приедет немецкий офицер, будет жить. У тебя жить. Работать будешь. Обслуживать, кормить.

– А дети? – растерялась Домна.

– Разберешься, – отмахнулся полицай.

Напуганная Домна поспешила вымыть квартиру. Схватила Валерчика за руку и оттащила в самую маленькую комнату. Неожиданно накричала, когда заканючил, напоминая про колбасу:

– Сиди здесь. И ни за что не выходи! Накажу!

Потом прислала Леню, чтобы они играли вместе и не мешали. Домна редко сердилась на внука, и Валерчик в этот раз с непривычки слушался Леньку.

Едва успела прибраться, как на машине привезли сорокалетнего плешивого здоровяка с лоснящимся подбородком и тупым армейским взглядом. Это и был важный немец: полковник Юрген Бальк. У ворот тут же выставили патруль.

Домна слышала, что немцы в отличие от румын бывают покладисты и снисходительны, но этот оказался вспыльчивым и грубым. Сперва осмотрел квартиру. К чему придраться не нашел и дал денег. Похвалил:

– Ты красивая баба.

А потом, когда зашел в дальнюю комнату и увидел мальчишек, выказал недовольство. Дети Балька раздражали.

– Завтра чтобы детей не было.

Пришлось умолять.

– Они не помешают, герр полковник, они тихо играют.

Бальк еще раз оглядел «красивую бабу» и, кажется, смягчился:

– Чтоб из комнаты не выходили.

Потянулись мучительные месяцы жизни с Бальком. Домна делала вид, что не замечает интереса к ней. Тогда немец выказывал недовольство: кричал, что Домна не при деле, хотя та делала все – готовила, мыла полы, чистила кастрюли. Однажды даже ударил. Застал за расклейкой листовки на столбе и с размаху всадил кулак в плечо.

– Ты что творишь? Сдурела? – глаза его почернели от гнева.

Домна страха не показала.

– А что я творю? – Она поднялась с земли и прикрыла столб с листовкой спиной. – Это ваши продают. Самолет пролетел, скинул. Каждый может купить на площади за пять марок.

– Наклеила зачем?! – не нашел другого аргумента немец. Кажется, он впервые узнал про торговлю советскими листовками.

– Раз продают, значит разрешено! А дворники клеят, чтоб все читали. Это и не листовка… Это новости с фронта!

Бальк ничего не ответил. Сорвал листок и, скомкав в кулаке, пошел к себе. Страх отпустил Домну, и она села тут же рядом на ступеньки, но все же не удержалась и крикнула вслед:

– А пять марок? Я последние наскребла!

Потом засмеялась:

– И правда, что творю? Совсем дура страх теряю.

В последнее время появилось чувство какой-то защищенности: что пока с ними живет важный немец, никто не ворвется посреди бела дня, не обстреляет, не ограбит. Она стала спокойнее уходить из дому, оставляя детей одних. Это чувство мнимой безопасности и привело к беде.

Мальчишкам невыносимо стало сидеть взаперти. Домна, конечно, выпускала их, когда Бальк уходил. Однако когда шла работать, строго выговаривала шестилетнему Леньке, чтоб занимал Валерчика играми.

Через какое-то время дети осмелели. Немец словно забыл об их существовании, и Ленька, глядя на Валерчика, тоже вошел в комнату Юргена. Они с удовольствием заглядывали в самые интересные места: комоды, шкафы и холодильник, что немец приволок с собой. Валерчика холодильник поразил больше всего. Он никогда не видел подобного железного шкафа с тяжелой дверью на петлях и круглой крутелкой наверху. Агрегат громко стрекотал, и мальчишки легли на животы, чтобы поразглядывать мотор.

– Такой не украдут, – хихикал Ленька, – не поднимут!

Валерчик тоже смеялся. Ему нравилось приключение.

– Аклой! – потребовал он, указывая на дверь, но Ленька все еще смотрел на мотор и отмахнулся. Пришлось открывать самому. Думал, сил не хватит, но оказалось неожиданно легко. Валерчик приподнял черный штырек, и дверь распахнулась.

Вечно голодные мальчишки с каким-то благоговейным страхом смотрели на банки сметаны, сливок и чесночного саламура, на большую миску с биточками из тюльки, на кастрюлю, доверху наполненную голубцами «с мизинчик», на кусок желтого масла, завернутого в бумагу.

– Чей-то он… – ухмыльнулся Ленька, – голубцы саламурить собрался? Вот же фрицы дурные, это ж для ухи!

А Валерчик с восторгом смотрел на то, что любил больше всего: колбасу с хребтовым шпиком. В холодильнике немца лежало шесть маслянистых перченых палочек, почему не взять одну? Леня инициативу подавил. Он уже что-то соображал и понимал, что за кражу немец не выпорет, как мамка, а сделает что-то страшнее.

Домна отругала, как узнала, что они ходят в комнату Юргена Балька, и стала запирать дверь.

Валерчик злился. Он ощущал, как жизнь изменилась именно с приездом плешивого немца. Во двор спозаранку нельзя, только когда тот уйдет. С бабушкой мести двор тоже нельзя. Даже в собственном доме играть нельзя. Нужно сидеть в тягостном заточении и ждать, пока бабушка выпустит. Чувство протеста понемногу зрело. При малейшей возможности Валерчик бежал к комнате Юргена и упрямо дергал ручку двери, проверяя, открыто ли. Ведь там стоял холодильник, в нем лежала колбаса, а еще… Ленька сказал, что немец разозлится, если взять колбасу. Досадить немцу казалось важным. Нужно лишь дождаться, когда бабушка забудет запереть дверь.