Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии - Эжен Марен Страница 27

Он также не мог легко выходить из монастыря под предлогом, что хочет побывать у своих братьев в другом монастыре. По словам святого Василия, инок, который часто выходит из своей обители и ходит из одного монастыря в другой, понемногу теряет отрешенность и благочестие и позволяет увлечь себя на путь греха. Однако, добавляет святой, проявляя характерные для его советов умеренность и мудрость, иногда своевременный выход за стены монастыря может развеять тоску и дать монаху новые силы для новых сражений. Но монах ни по какой причине не может выйти за ограду монастыря, не узнав мнение об этом своего настоятеля, а вернувшись, должен дать настоятелю точный отчет о том, что делал, видел и слышал, пока отсутствовал. Только тот, кому было поручено закупать все необходимое для братии, мог выходить из обители так часто, как того требовали общие интересы. Повиновение, которое он сделал своим долгом, и молитвы братьев, ради которых он преданно трудится, охранят его от мирских опасностей.

Монахов, бежавших из своего монастыря, ни один игумен не должен был принимать, а должен был отсылать их обратно. Поступить иначе значило бы позволить его собственным монахам поступать так же, а это полностью разрушило бы монашескую дисциплину и уничтожило бы солидарность, которая должна объединять всех игуменов. Если возвращенный в свой монастырь беглец потом снова убежит оттуда, он будет взят в армию, но без званий или должностей, которые он мог иметь до поступления в монастырь. Если затем он желал вернуться к монашеской жизни, ему возвращали монашескую одежду, но без обычных в этом случае молитв; если же он не хотел этого, то, по словам святого Василия, его надо было предоставить самому себе, как постороннего. Если такой человек ел мясо или жил с женщиной, то, согласно постановлению четвертого собора, он был проклят, а святой патриарх Никифор добавил, что такого беглеца нужно против его воли заточить в монастыре и заставить носить монашескую одежду. Позже читатель увидит, что примеры таких падений действительно были, но обычно их искупали основательным покаянием. Епископы, например Василий и Златоуст, и игумены, например Феодор Студит, неутомимо старались вернуть в овчарню заблудшую овцу и в итоге добивались своего. Монах по имени Илия вернулся в мир, после этого первого раза возвратился в монастырь, потом опять ушел от своих братьев, вернулся снова и после этого пал в третий раз. Его настоятель писал ему: «До каких пор ты будешь валяться в тине греха? До каких пор ты будешь бесчестить себя перед Богом и людьми? Разве больше нет ни смерти, ни суда, ни вечной муки? Умоляю тебя, пробудись, вернись к Богу и перестань строить дома, как делают миряне, – ты, который разрушил дом своей души и сделал его жилищем Сатаны. Никто не сможет вырвать тебя из мстящей руки Господа…Но дай моим мольбам тронуть тебя, разорви смертоносные узы, которые удерживают тебя. И тогда я, ничтожный, если найду потерянную овцу, буду рад свыше меры, а со мной – все твои братья-монахи».

Вместе с обязательством жить постоянно в одном монастыре монах давал обещание неизменно и упорно упражняться во всем, что полагалось делать всем монахам. Святой Василий и его подражатели быстро сменили одиночество в отдельных кельях и уединение в пустыне на принцип «все общее», который понравился им больше. Благодаря их стараниям, «аскетическая жизнь в итоге стала воссозданием, с любовью к Богу, общества, из которого любовь к Богу заставила их бежать. Идеальная община времени апостолов, такая, как в Иерусалиме, была восстановлена группами братьев-монахов, у которых были одно на всех сердце и одна на всех душа». Отшельники-одиночки, которых когда-то было так много, постепенно исчезли; и даже слово «монастырь», вначале обозначавшее жилище монаха-одиночки, теперь получило другое значение – «жилище монахов, живущих совместно под одной крышей». В течение многих столетий после этого на Востоке были киновии – монастыри, где монахи подчинялись единому для всех уставу, жили совместно, имели одну на всех церковь, одну трапезную, одну спальню, брали себе обувь и одежду наугад в общем хранилище, работали вместе в мастерских и полях, вместе отдыхали, а если болели, их лечили в общей больнице.

Однако если монах, долго живший среди своих братьев, соблюдая все добродетели жизни в киновии, затем выражал желание жить в одиночестве, игумен мог разрешить ему отделиться от братии. В некоторых монастырях были одиночные кельи, которые назывались лавры и предназначались для таких благочестивых затворников. Святой Василий писал, что уединиться таким образом означает не отделиться от общества своих братьев, а поступить как указано божественным Провидением. Если отшельник перестает полностью исполнять все правила, предписанные его обетом, ему лучше срочно вернуться в общину, поскольку нет ничего спасительнее и ничего приятнее для души, чем пример братьев, которые непрерывно, усердно и с охотой борются против порока, совершенствуются в добродетели, размышляют над указаниями Бога, выполняют все наставления Иисуса Христа.

Но главной обязанностью монахов была совместная молитва: для монахов еще больше, чем для обычных христиан, идеальной жизнью было постоянное общение с Богом через молитвы, которые надо было читать как можно чаще. Поэтому начиная с эпохи святого Василия обитатели монастырей каждый день посвящали семь часов в разное время пению псалмов и расписание богослужений было одной из главных частей любого монастырского устава. Уже при восходе солнца монахи должны были принести в дар Богу первые минуты дня – посвятить ему свои мысли, свой ум, свое тело. Это был первый час. В третьем часу они снова собирались в церкви в память схождения Святого Духа на апостолов, которое произошло примерно в этот час, и просили у Бога для себя Дух всяческой святости. В шестом часу, в середине дня, они молились, исполняя предписание: «Вечером, утром и в полдень я буду повествовать и провозглашать, и услышан будет голос мой», и по примеру святых просили Бога о защите от полуденного демона. Для этого они читали 90-й псалом. В девятом часу они вспоминали молитву, которую Петр и Иоанн в этот час произнесли в храме. Затем, ближе к вечеру, в печальный час, когда солнце исчезает, монахов еще раз приводили в церковь молитвы вечерней службы, в которых братья благодарили Бога за оказанные милости и молили его о прощении за совершенные грехи. В последний раз они приходили туда в начале ночи и просили Господа, чтобы их сон был свободен от всякого греха и от любых суетных сновидений. Как и в шестом часу, они читали 90-й псалом.

Ночные молитвы были столь же необходимы и столь же настойчиво рекомендованы. Святой Василий, чтобы приучить к ним своих монахов, пользовался примером Павла и Силаса, которые хвалили Бога посреди ночи, помятуя слова Псалмопевца: «Среди ночи я вставал, чтобы исповедоваться тебе». При этом ночном богослужении служили утреню, и часто она продолжалась до зари. Это был час хвалебных песнопений, когда все монахи были должны встретить в молитве и размышлениях, опережая день. Известно, что Златоуст, став епископом Константинополя, советовал своим прихожанам-мирянам присутствовать на «ночных молитвах» и хотел предписать ночные службы своему духовенству, несмотря на протесты некоторых расслабившихся клириков, которые заявляли, что эта служба предназначена для монахов. Так обязанность совершать ночное богослужение была распространена с аскетов на священников и в Константинополе предписана строже, чем где-либо еще.