История Франции. С древнейших времен до Версальского договора - Уильям Стирнс Дэвис Страница 22

Примерно к 1200 г. презираемые до этого «народные» языки, на которых говорили миряне (северофранцузский, провансальский и др.), стали применяться в литературе, но величавая латынь средневековых служителей церкви еще долго сохраняла свою роль языка образованных людей. Другие языки с трудом вытеснили ее с этого места лишь ко времени протестантской реформации ^[43].

Средневековое общество было очень религиозным, но набожность принимала особые, характерные для этого общества формы. Люди того времени проявили свое религиозное усердие в постройке большого числа великих архитектурных сооружений, которые стоят и теперь как славные памятники лучшему, что было в эпохе Средних веков. Великие средневековые церкви, разумеется, есть в Германии, Италии, Северной Испании и Англии, но именно во Франции они приобрели самый изысканный и благородный облик.

Иногда их строили могущественные бароны, иногда епископы или аббаты. Но часто целая община объединялась и преподносила Богу этот великий дар, в течение примерно ста лет расходуя свои богатство и силу на постройку величавого собора ^[44]. Сначала это были церкви в романском стиле (с круглыми арками). Примерно после 1150 г. их начали строить в более элегантном готическом стиле (с остроконечными стрельчатыми арками). Этот стиль возник, видимо, в Иль-де-Франсе, поблизости от Парижа ^[45]. Величайшими образцами этого стиля стали такие французские соборы, как парижский Нотр-Дам, и еще более прекрасные соборы в Амьене, Шартре и Реймсе. Многие другие соборы, например в Туре, лишь немногим уступают им. Эти «каменные симфонии» с башнями, которые словно взлетают в небо, высокими сводчатыми крышами, сложной каменной резьбой, множеством статуй святых, большими окнами с неподражаемыми витражами свидетельствуют о том, что в Средние века жизнь могла быть полна искренней религиозной веры и любви к искусству, а также доказывают, что техника мастеров того времени достойна восхищения, и говорят нам о том, что, несмотря на феодальную анархию, силы цивилизации и справедливости постепенно и непрерывно шли к победе ^[46].

Рыцари с мечом в руке и священники с пером в руке сделали почти всю историю раннего Средневековья. Но эти два счастливых сословия вместе едва составляли сороковую часть населения. К ним принадлежал лишь один человек из каждых сорока. Пора немного поговорить о тех тридцати девяти, которым повезло меньше.

В 1000 г. подавляющее большинство французских крестьян были крепостными. Они не имели права уйти с земли, на которой жили, из них выжимали все силы принудительным трудом и личными налогами, вступить в брак они могли только с согласия сеньора, а для того, чтобы передать свое маленькое хозяйство и личные вещи в наследство своим детям, были обязаны уплатить большой налог – тоже сеньору. Их даже можно было покупать и продавать, но только вместе с землей, к которой они были прикреплены навечно. Если они убегали, их могли разыскивать как «бесхозных людей», и господин мог требовать их себе, как беглых рабов. Однако были и свободные крестьяне, которых становилось все больше. Положение средневековых крепостных отличались от полного рабства тем, что они были прикреплены к земле и хотя не владели, но фактически пользовались маленьким крестьянским хозяйством. В Средние века было и небольшое число подлинных рабов, но их было так мало, что они не играли заметной роли в жизни общества.

Эти люди могли по своей воле вступать в брак, менять место жительства и передавать свое имущество. Но по положению в обществе они были не намного выше крепостных. Они не имели действенной защиты от жестокости и произвола своих господ, которые могли брать со «свободных» такие же налоги, как с «крепостных», и обращаться с ними почти так же грубо.

И дворяне, и служители церкви учили вилланов ^[47] (другое название крестьян) добровольно покоряться судьбе, поддерживать высшие классы общества своим трудом, благодарить Небо, если к ним проявляют хоть немного справедливости, и смиренно терпеть, если господин бьет их плетью или обращается с ними немного хуже, чем со своими собаками и скотом ^[48] (такое бывало очень часто). Если говорить правду, вилланы, вероятно, были больше похожи на зверей, чем на людей. Свои дни они проводили в изнурительной работе, возделывая поля очень грубыми лопатами и мотыгами. Их дома были лачугами из дерева и высушенных на солнце кирпичей под крышами из соломы или тростника. Пища у них всегда была скудная. А уж об их уме, манерах и чистоплотности незачем и говорить. В хижине среднего крестьянина грязные полуголые дети возились друг с другом на земляном полу рядом с поросятами и домашней птицей. «Как Бог и святые могут любить таких существ?» – спрашивали себя дворяне. Между ними и крестьянами, несомненно, была огромная пропасть.

Городов в начале Средневековья было мало, и они не имели большого значения. Почти все крестьяне тогда жили в жалких хижинах, в поместье какого-нибудь феодала. Сельское хозяйство было крайне примитивным, засушливый или сырой год означал голод и нищету на большой территории. Сохранились жуткие рассказы о людоедстве в голодное время и о том, как увеличивалось в это время число волков и людей, жестоких и хищных, как волки. Даже те права, которые феодальное законодательство обеспечивало крестьянину, он редко мог отстоять, если его хозяин был недобросовестным человеком. Разве крепостной мог силой привести на суд своего одетого в броню господина? До нас дошло очень много вызывающих отвращение рассказов о крайних случаях тиранства и жестокости. Однако постепенно положение крестьян улучшалось. Это происходило по нескольким причинам: