Троя. Величайшее предание в пересказе - Стивен Фрай Страница 22

– Стой смирно, будь ты проклят, – орал Деифоб. – Стой и дерись!

– Ладно, – отозвался Парис, ныряя и ставя Деифобу ловкую подножку. – Если тебе угодно…

Еще миг назад Деифоб стоял – и вот уж лежит навзничь, а сельский невесть кто прижимает коленями плечи царевича к земле.

– Хватит с тебя? – спросил Парис, смеясь сверху вниз, одной рукой приветствуя толпу. Юные девы рвались вперед и одобрительно верещали.

Вот это уже чересчур. С ревом раненой гордости Деифоб вскочил на ноги и крикнул своему слуге, чтоб кинул ему меч.

– Ты у меня получишь урок, какого не забудешь вовек! – прорычал он, ловя оружие.

Но Парис оказался слишком шустр. Он пустился наутек – к городским стенам, хохоча на бегу. Он знал, что обгонит Деифоба на любой дистанции. Уже доказал это в трех разных забегах.

– За ним! – заорал взбешенный царевич.

– Оставь его, – проговорил Гектор. – Мальчишка победил честь по чести.

– Он шептал богохульства мне на ухо, – сказал Деифоб. – Говорил мерзости о нашей матери.

То была ложь, но ее хватило, чтобы воодушевить Гектора, и тот крикнул:

– Хватай его!

Все еще смеясь, Парис не сбавлял скорости, не зная, куда бежит, но преисполнялся радости, какую дарят победа и телесное усилие, – он хохотал и любил жизнь. Шум погони у себя за спиной он слышал, но не сомневался, что сможет увертываться, увиливать и ускользать от любых бед. Не задумываясь, бросился в распахнутые городские ворота и внутрь. Чуть помедлил – полюбоваться лабиринтами переулков и улочек, расходившихся во все стороны. Вот она, значит, какая – Троя. Садики, лавки, фонтаны, площади, улицы, люди. Очень много людей. Ослепительно, ошеломительно. Парис все сворачивал и сворачивал, чувствуя себя Тесеем в критском лабиринте. Шум и крики позади него делались все громче. Парис выбрал прямую узкую улицу и рванул во всю прыть по ней, пока не оказался у каменных ступеней, ведших к золоченым воротам. Слишком поздно осознал он, что ворота эти заперты и он теперь в тупике.

Шум погони нарастал, и Парис затряс ворота, закричал:

– Помогите! Если это храм, молю о прибежище во имя всех богов! Помогите, помогите!

Ворота открылись, возникла из тени и спустилась к нему прекрасная юная жрица, протянула руку.

– Идем… – молвила она.

Парис потянулся к ней, но в тот миг, когда его рука соприкоснулась с ее ладонью, дева отшатнулась и охнула, а глаза ее распахнулись от ужаса.

– Нет! – воскликнула жрица.

– Прошу тебя, молю! – вскричал Парис, поглядывая через плечо. Деифоб и Гектор с мечами наголо возглавляли целую лавину сторонников, зрителей, взбудораженных собак и детей.

– Нет! – повторила жрица. – Нет! Нет! Нет! – И вновь растаяла в тенях, захлопнув за собой дверь.

Парис заколотил в ворота кулаками, но Деифоб уже настиг его – зубы оскалены, ревет от ярости.

– Держи его, Гектор. Поглядим, как засмеется его наглая башка, когда слетит с плеч.

Гектор, ростом выше брата, схватил Париса и поднял его над землей.

– Не стоило расстраивать Деифоба, – сказал он. – Если смиренно извинишься, я прослежу, чтобы тебя за все хлопоты лишили всего одного уха.

Деифоб занес меч.

Но тут зазвенел голос – громкий и пронзительный:

– Стой! Нельзя убивать родного брата!

Деифоб и Гектор обернулись. Парис обернулся тоже – и увидел, как сквозь толпу протискивается отец его Агелай.

– Отпусти его, владыка Гектор! Отпусти брата!

Толпа по одну сторону расступилась и дала Агелаю пройти. А по другую сторону она расступилась, пропуская царя Приама и царицу Гекубу. Агелай увидел их и повалился на колени.

– Не смог я, ваши величия! Не смог убить дитя. И рад тому. Вы гляньте на него. Им надо гордиться.

И вся давнишняя история вылетела из Агелая скороговоркой. Толпа притихла.

Первой оторопевшего Париса обняла Гекуба. Приам прижал его к себе и назвал сыном. Гектор нежно толканул его в плечо кулаком и назвал братом. Деифоб пихнул его в другое плечо кулаком – заметно сильнее – и тоже назвал братом. Толпа ликовала неустанно, а царственное семейство вознамерилось отправиться во дворец.

Золотые ворота на вершине лестницы распахнулись, и вновь появилась жрица – она рыдала и размахивала руками, словно завладел ею демон.

– Уведите его прочь, прочь из города! – стенала она. – Он – смерть. Он навлечет на всех нас погибель.

Может, кто и услышал ее, да не придал значения.

Звали ее Кассандра, и жизни царевны она предпочла стезю жрицы. Красивейшая и талантливейшая из всех дочерей Приама и Гекубы, царевна Кассандра посвятила себя храму Аполлона в Трое. На беду, привлекла она к себе внимание самого Аполлона, и он, плененный ее красотой, наделил ее даром прорицания. Скорее то была взятка, нежели подарок. Бог шагнул к ней, чтобы заключить в объятия.

– Нет! – тут же произнесла Кассандра. – Никому не дамся, ни богу, ни смертному. Не согласна. Нет, нет!..

– Но я ж наделил тебя величайшим даром, какой может достаться смертному, – воскликнул разгневанный Аполлон.

– Это запросто. Но я не просила о нем и совершенно точно не обещала тебе взамен мое тело. Нет. Отказываю тебе. Нет.

Отнять дар Аполлон не мог – таков нерушимый закон: ни один бессмертный не в силах отменить то, что сотворил сам или другой бессмертный ^[79], – а потому в ярости своей плюнул он Кассандре в рот как раз в тот миг, когда она приоткрыла его для очередного «нет». Слюна стала проклятием. К Кассандриным пророчествам никогда не будут прислушиваться. Как бы точно ни предсказывала она будущее, никто ей не поверит. Судьба ей не быть услышанной.

Что именно сообщило ей краткое прикосновение к руке брата Париса, нам знать не дано. Чтό увидела она мысленным взором, остается лишь догадываться. Возможно – тот самый пожар, какой видела во сне восемнадцать лет назад Гекуба. Оставим жрицу на ступенях храма заламывать руки и стенать в отчаянии.