Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока - Светлана Ульянова Страница 22

Хотя основными потребителями алкоголя были мужчины, женское пьянство также существовало, и женщины самого разного возраста, профессии или социального происхождения становились, наряду с мужчинами, героинями криминальной хроники: работница «Красного треугольника» Дарья Ивановна Решетникова «приводит к себе мужчин и устраивает дома пьяные оргии, не дает спокойно отдохнуть рабочим, живущим по соседству. Устраивает драки и скандалы. 4 июня (1929 г. — Авт.) избила чайником гр-ку Лютеву, о чем свидетельствует справка врача» ^[148]; работница той же фабрики Наталия Николаева (член ВКП(б)!) «у себя на квартире отметила праздник (8 марта 1929 г. — Авт.) вином, пляской и дебошем. Этажом ниже проживал еще один рабочий „Красного треугольника“, товарищ Варилов. От веселья Николаевой ему стало тошно, и поднялся к совсем уже пьяной соседке и предложил: „Нельзя ли потише?“. Николаева ответила: „Это не твое дело и убирайся вон. Сегодня праздник женщины, и я буду пить вино, безобразничать, и никто мне не запретит и ничего не сделает“. Сынок Николаевой в дополнение обложил Варилова 3-этажными словами. Сама же она решила, что Варилов пришел из-за жалобы ее соседки по квартире гр. Алевик, после чего вооружилась поленом и основательно ее избила» ^[149].

Подобные примеры можно умножить, но в целом мужская и женская модели потребления алкоголя различались: мужчины пили значительно чаще женщин, чаще бывали в состоянии опьянения, при этом средняя доза спиртного, потребляемого за один раз, у них была намного больше. Некоторый рост женского пьянства в городах может быть воспринят в контексте борьбы за гендерное равенство, когда «раскрепощенные» женщины принимали «псевдомужской» тип повседневного поведения, в том числе и в отношении к алкоголю.

Красный треугольник.

1929. № 19(58). 8 апреля. С. 4

Похмелье, потеря денег, разбитый нос, выговор или даже увольнение — это не столь тяжкие последствия пьянства, как преступления «по пьяной лавочке». Во-первых, само стремление достать спиртное могло провоцировать незаконные действия. В августе 1927 г. «Красная газета» сообщала такую грустную историю: «Обидели старика. 74-летний инвалид Данилов купил в Финском переулке в винном магазине сотку горькой. Вышел из магазина — сотку вырвали из рук. Пошел за новой. Купил. На этот раз сотку спрятал подальше, а кошелек держал в руках. Вырвали кошелек. Грабителя Кокарева задержали» ^[150].

Наиболее распространенными преступлениями среди подгулявших ленинградцев были дебоши, драки и все то, что называется мелким хулиганством. Таковым, например, считалась попытка отбить товарища от милиции, разбитое стекло в трамвае или выход на сцену кинотеатра «Гигант» во время сеанса. Явление носило массовый характер. Например, за 23 и 24 июня 1928 г. (воскресенье и понедельник) за появление в пьяном виде на улицах задержаны 967 дебоширов, отправленных в камеры для вытрезвления, на них составили административные протоколы, и большинство пьяных нарушителей общественного порядка оштрафовано милицией от 3 до 10 руб. ^[151].

Подобных хулиганов могли приговаривать и к реальному лишению свободы, хотя и на незначительный срок, и к принудительным работам. Так, например, обошлись с двумя рабочими завода «Красная заря». Первый, работник 10-й слесарной мастерской В.А. Алексеев, вместе с двумя своими знакомыми выпивал в доме № 10 по улице Чайковского. Будучи пьяны, они на лестнице дома, «из озорства», разбили голову одному из своих собутыльников. Народный суд приговорил Алексеева к лишению свободы на 1 месяц, заменив тот же срок принудительными работами с 50-процентной оплатой зарплаты ^[152]. Такого же наказания удостоился работник 9-й механической мастерской К.Д. Гуров за то, что, находясь в буфете Финляндского вокзала и будучи в нетрезвом виде, учинил скандал, сопровождавшийся руганью и буйством. Будучи силой выведенным из буфета, он продолжал ругать всех площадной бранью ^[153].

К сожалению, зачастую именно пьянство приводило к более серьезным преступлениям, исполнителем которых мог стать вполне обычный, добросовестный и ответственный семейный человек. Во всяком случае, именно таковым перед нами предстает некто Б. из статьи, опубликованной в газете «Рабочий суд»:

«В марте прошлого года по делам службы приехал в Ленинград некто Б. Прекрасный товарищ, честнейший человек, но — проклятое „но“ — пьяница. Случилось так, что, собравшись у одного из своих товарищей, Б. еще с несколькими друзьями добыли, как полагается, закусок и, как не полагалось, — „живительной влаги“. Сидели, беседовали, выпивали и закусывали. Ничто не предвещало рокового конца, но он все же наступил. Между прочими гостями был один из ближайших товарищей Б., некто К. В разговоре между Б. и К. произошли какие-то разногласия. Чем сильнее разгорались противоречия, тем усиленнее шло потребление водки.

Под влиянием винных паров разногласия перешли в ссору, ссора в драку, и в результате добрейшие приятели стали злейшими врагами, а у Б. еще оказалась избитой физиономия. Наступило утро, — пили всю ночь напролет. К. первый пошел на кухню, умылся и стал вытираться. Б., придя на кухню и увидев К., без дальних слов и рассуждений, вынул из кармана „браунинг“ и выстрелом из него уложил на месте своего бывшего друга. <…> Так недавно еще — хороший товарищ, избираемый на крупные посты, а теперь — осужденный, опороченный, лишенный прав — убийца. Убийца, но не преступник. Преступно прошлое, сказывающееся на каждом шагу в новой нашей жизни. Это гнусное прошлое пропитано ядом алкоголя» ^[154].

Под воздействием алкоголя совершалось больше всего бытовых преступлений, в первую очередь — преступлений против личности. В целом можно сказать, что алкоголизация и криминализация стали составной частью советской досуговой сферы. И эта проблема оставалась остро актуальной на протяжении всей советской истории.

С 1927 г. Наркомздрав РСФСР использовал меры принудительного лечения алкоголиков. Понятие «алкоголизм» было предельно конкретизировано, его олицетворением стал образ беспробудного пьяницы с опухшим лицом, красным носом. Это не больной человек, а носитель порока, враг всего передового. Пропаганда не просто направлялась на формирование общего негативного отношения к пьющим, она предлагала в качестве альтернативы здоровый образ жизни, культурный досуг и просвещение. Одновременно уже в середине 1930-х гг. была сделана попытка сформировать модель «культурного потребления алкоголя».