Автопортрет, или Записки повешенного - Борис Березовский Страница 18

Присутствие дочери президента реально сказалось на событиях. На такой короткой дистанции приходилось принимать решения практически мгновенно, причем решения, которые не могли приниматься никем, кроме президента.

Поэтому нужна была оперативность и доверие к этому информационному каналу.

Коржаков, Барсуков, Сосковец сначала не вполне понимали, что происходит, поскольку довольно резко изменился весь политический расклад вокруг Ельцина. При этом мы не просто не искали конфронтации, но прикладывали огромные усилия к тому, чтобы наладить отношения. После приезда из Давоса, конечно, еще были отношения с Коржаковым. Они были окончательно разрушены событиями 17 марта 1996 года.

Вся эта компания: Коржаков, Сосковец, Барсуков – оказывала сильнейшее давление на президента с тем, чтобы, по существу, отменить выборы. И путь был выбран самый что ни на есть порочный и опасный. Обсуждался запрет компартии, разгон Думы и перенос выборов на два года, как минимум, а как максимум – просто найти силовое решение вопроса о продолжении вот этой власти. Это было чрезвычайно серьезно. Были заготовлены указы президента, которые в последний момент президент отказался подписывать.

Понятно, что были поставлены задачи совершенно нереализуемые – ни с точки зрения закона, ни с точки зрения возможностей власти. В том, что этого не произошло, одну из ключевых ролей сыграл министр внутренних дел Анатолий Куликов: он сказал президенту, что не сможет обеспечить выполнение такого решения в случае, если оно будет принято. Огромную роль сыграли Виктор Черномырдин, Анатолий Чубайс, вся эта новая команда, которая была создана. Я не знаю, кому конкретно принадлежала эта сумасшедшая идея, но Коржаков и компания, которая не раз подвигала президента на опасные для страны действия, очень активно пытались ее провести.

Был момент, когда конфронтация резко обострилась. Я пришел к президенту и сказал: «Борис Николаевич, чтобы выиграть, нам нельзя разделяться. И будет плохо, если те люди, которые были с вами и раньше, начнут играть против нас, отвоевывая свое пространство. Давайте разберемся потом, после выборов». Президент спросил, кого конкретно я имел в виду. Я назвал Коржакова и Барсукова. Он тут же соединился с Коржаковым: «Александр Васильевич, вам нужно восстановить отношения с Березовским». Коржаков не сразу, но согласился: «Ну, если это ваше окончательное решение, то я ему подчинюсь». То же самое президент сказал и Барсукову. Я вышел из кабинета Ельцина и пошел к Коржакову. Ему доложили, что я пришел. Я прождал три с половиной часа. У него в приемной было много народу. Все, естественно, понимали, что происходит. Потом я встал и сказал: «У меня нет сомнений, кто в этой стране президент. Это не Борис Николаевич Ельцин». И поехал к Барсукову. Он спросил, зачем я их развожу с президентом. Я ответил, что у меня сложилось ровно противоположное впечатление: это они пытаются отстранить толковых людей от участия в предвыборной кампании президента. Ну, Барсуков никогда не отличался волевыми качествами. Он попытался выяснить, как можно поправить отношения, сказал, что президент с ним очень резко разговаривал. Но все это уже не имело никакого значения. Противоборство стало необратимым. Ни Коржаков, ни Барсуков не подчинились президенту и не захотели выстраивать одну команду.

Мы понимали, что в случае победы Ельцина, если он останется с этими людьми, то не вполне понятно, чем это все может обернуться. Они действительно имели большое влияние на президента, и, в общем, для себя мы делили ситуацию так: есть красный фашизм – это коммунисты, и есть коричневый фашизм – это Коржаков, Барсуков и Сосковец. И нужно пройти по тонкой грани между этими двумя айсбергами. В это время я встречался с Гусинским. И когда мы узнали о том, что готовится, мы почувствовали, что наступил тот момент, когда мы должны попытаться через СМИ предупредить эту ситуацию, сделать ее гласной, чтобы ей противостоять. Это была довольно сложная задача. Но 17 марта нам не пришлось задействовать СМИ, не было необходимости.

Было очень точное понимание стоящих перед нами целей и способов их достижения. Была совершенно банальная мысль, которую мы сформулировали с самого начала, еще в Давосе, и не отступили от этого в дальнейшем: победят на выборах те, у кого больше воли. Это такая философская сентенция, но она совершенно конкретна. Коммунисты главным образом проиграли потому, что они своим основным противником видели не того, кто этим противником в действительности оказался. Они не придали значения новому нарождающемуся классу России – классу собственников, не верили, что этот класс может как-то повлиять на политическую жизнь страны, приготовились к тому, что будут сражаться с Гайдаром, с уродливыми, слабохарактерными демократами. И вдруг увидели «звериный оскал капитализма». И у них не нашлось достаточно сил, чтобы этому противостоять.

Наша волевая идея была очень конструктивна. Надо было дать понять людям, что им нечего бояться коммунистов. Ведь было много таких людей, которые готовы были проголосовать против коммунистов, но элементарно боялись – что они придут к власти, узнают и тогда… Вот этих людей нужно было освободить от страха, дать им понять, что есть другие люди, которые не боятся. Это было главное, что нам удалось сделать. А когда появились те, кто открыто сказал: мы вас не боимся и мы вас согнем, то сначала в обществе было удивление, а потом – констатация: да, смотрите, не боятся, ходят живы-здоровы, ничего с ними не произошло. И это было очень важно, важен этот знак. И тогда и коммунисты, и спецслужбы сделали выбор: они поняли, что нужно бороться не с теми, с кем они боролись, а с теми, у кого появились деньги.

Мы договорились с президентом о широком круге полномочий для нас. То есть он точно знал, что мы не играем против него, и поэтому был готов даже к самым неожиданным нашим шагам. Он верил, что мы не только искренни, но и грамотно просчитываем ситуацию. «Письмо тринадцати» – «Выйти из тупика!» – конечно, было адресовано обществу. Это была демонстрация решимости и силы. У нас между собой случилась даже борьба за формулировку в последнем абзаце. В результате она звучала приблизительно так: у нас достаточно воли и сил для того, чтобы не допустить, и т. д. Такая жесткая формулировка была неожиданна для общества. Основное, что нужно было сделать, – это показать людям, что есть сила, защищающая их право на свободное волеизъявление. Проще говоря, люди не должны бояться проголосовать по собственной воле, а не под давлением.

Мы все время подчеркивали в этом «письме тринадцати», что мы только за конституционное решение. И если конституционное решение во имя интересов общества позволяет осуществить перенос выборов, но легитимным путем, а не другим, на котором настаивал Коржаков, тогда это должно быть сделано, если опять-таки это пойдет на благо обществу.

Мы не старались лицемерить в этом послании. Мы старались выразить наши чувства, и в том числе нашу твердую волю, сделать все от нас зависящее, чтобы политики искали компромисс. Ну а ресурсы, которыми мы обладаем, они ни для кого не являлись секретом: это деньги. Может быть, в обращении об этом стыдливо не сказано. Мы впервые проявили себя как сила, единственным ресурсом которой являются капиталы. Те, кто подписался под этим обращением, имели достаточно серьезное влияние на средства массовой информации. Это один из инструментов, который позволяет побуждать политиков соответствовать интересам общества.