Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II - Стивен Кут Страница 13

По прибытии во Францию выяснилось, что Мазарини не позаботился, чтобы королевской особе был оказан подобающий прием. Французский двор не выслал навстречу ни единого важного лица. И когда принц сошел на французскую землю, элегантные дворяне не гарцевали перед ним на своих скакунах. По правде говоря, кардинал больше думал не о принце, а о победоносных парламентариях по ту сторону Ла-Манша. Пусть считают, что Карл прибыл во Францию вовсе не по его, Мазарини, приглашению, а оставил родину по собственной воле. Он не гость, он беженец.

В сопровождении четырех капелланов и небольшой группы приближенных Карл проследовал сначала в Кутен-вилль, оттуда в Париж и, наконец, в Сен-Жермен, где и приветствовал мать, с которой не виделся больше двух лет. Карл нашел ее сильно изменившейся. Рождение младшей дочери заметно пошатнуло здоровье Генриетты Марии, и теперь, в 1646 году, это была маленькая, изнуренная жизнью женщина, столкнувшаяся с проблемами, решить которые было ей не под силу. Королеве постоянно приходилось думать о деньгах, о положении дел в Англии, о судьбе мужа и о будущем старшего сына. Она была всем сердцем с ними, в этом нет никакого сомнения. Точно так же вне сомнений ее мужество. «Только и думаю, что о вашем благополучии», — писала она супругу, и это не просто слова:

Генриетта Мария действительно была готова на все, лишь бы помочь ему. Ни секунды не колеблясь, она послала мужу все, что могла сэкономить из содержания, назначенного ей семьей, — 1200 франков в день. Экипажи, охрана, фрейлины — королева пожертвовала всем ради более важного дела, и, едва войдя к ней в апартаменты, Карл сразу понял, что «достоинство ее меньше всего зависит от антуража».

Такая нищета отравляла существование, и последствия этого были опасны. Карл рассчитывал, что попадет в мир надежды и роскоши, а Франция преподала юноше урок нужды и отчаяния. За какие-то несколько дней он убедился, что неизменно услужливый лорд Джермин крепко держит в руках королевский кошелек (открывая его лишь в тех случаях, когда ему нужно), оскорбляя этим многих преданных, но совершенно обнищавших английских дворян в изгнании. Воздействие на состояние умов и душ это оказывало самое удручающее. Эндимион Портер, тот самый, кто некогда помогал королю собрать коллекцию живописи, жаловался, что не может появляться при дворе, ибо ему нечего надеть, кроме дорожного костюма, в котором он приехал из Англии. А тут еще Генриетта Мария не проявила должного такта, и Портер совсем упал духом, узнав, что «королева считает, будто я потерял состояние по собственному недоумию, а не из-за преданности своему повелителю».

Находящиеся в изгнании роялисты нуждались в поддержке, но, когда эти люди обращались за ней к принцу, он был не в силах откликнуться. Королева явно стремилась сохранить влияние на сына, предоставляя ему жить в бедности. Ей хотелось отстранить его от всякого участия в приятии политических решений, самой став спасительницей к ороны. Хайд был потрясен. «Все эти годы в Париже, — с в озмущением писал он, — принц Уэльский находился под Попечительством своей матери». Хайд издавна тайно ненавидел королеву за то гибельное, как он считал, воздействие, которое она оказывала на своего мужа, и теперь страшился, что объектом такого воздействия станет и сын. Хайда бесило, что бывшего его подопечного отстраняют от участия в делах; более того, Карл был даже лишен возможности ясно осознать, какие тучи нависли над королевской семьей. Хайда с его любовью к порядку оскорбляло, что «у принца и десяти пистолей в кармане нет, которыми он мог бы распорядиться по своему усмотрению». «Последствия очевидны, — писал Хайд, — Карл не пользуется тем уважением, каким пользовался бы, живи он, как подобает персоне его ранга». Принц Уэльский превратился в полное ничтожество.