Полуброненосный фрегат “Память Азова” (1885-1925) - Рафаил Мельников Страница 11

Его Н.М. Чихачеву в этот день пересылал великокняжеский секретарь князь JI. Шаховской. Предварительно составленную модель украшения августейший ценитель искусств приказал художнику “обогатить и разнообразить”. Мобилизовав всю свою фантазию, художник предлагал строителю корабля исполнить следующее: “Оставив размеры орденов, короны и лент прежних размеров, окружить лавровым венком ордена, а внизу помещенного георгиевского банта пустить пальмовые ветви, сообразно приложенному рисунку, перевитые лентой большого размера. Что же касается до нижней, ее предполагаю тоньше, ибо она идет от брестового банта. Фон, на котором расположены ордена, предлагаю сделать старого золота (подчеркнуто — P.M.), то есть немного темнее того, который употребить для пальмы, короны и венка. Что же касается огранки ленты, то по модели я нашел ее оранжевою, что не может быть красиво в помеси с золотом, а потому предлагаю употребить краску темный кадмий, как весьма прочную и ближе подходящую к цвету георгиевских лент”. Листья, венок и пальма должны быть выполнены по натуральным образцам”.

Пропутешествовав через всю Европу, августейшие указания 9 сентября попали в МТК, откуда их препроводили командиру С-Петербургского порта с поручением передать на Балтийский завод “для руководства”. Неукоснительно соблюдая “порядок”, командир порта спустил эскиз художника главному корабельному инженеру, от которого он 11 сентября попал в руки наблюдающего Андрущенко. Дело кончилось тем, что М.И. Кази 14 сентября объяснил, что из-за слишком позднего получения эскиза изменений их уже нельзя внести в то украшение, которое заказано заводом. Впрочем Н.А.

Субботину было обещано внести изменения позднее, о чем опять же строго по инстанциям он 15 сентября докладывал командиру порта. И.А. Шестаков при личном докладе М.И. Кази 24 сентября о том, что украшение, по первоначальному эскизу заказанное еще в августе, будет считаться временным. Но и украшение академика Боголюбова не считалось окончательным, и Н.Е. Титову при поездке с докладом о проекте в Гатчину было предложено этот рисунок взять с собой. Очень ценили августейшие особы благородное искусство внешних украшений.

Бурное обсуждение (голоса разделились поровну) вызвало обсуждение вопроса о деревянной обшивке погребов боеприпасов (журнал МТК № 154 от 20 октября 1887 г.) Обшивка предусматривалась по обычаям парусного флота и выполнялась из сосновых и тиковых (или лиственничных) брусьев с проконопаткой ее и обивкой по пазам медными полосами, а наполовину — толстым свинцом по дереву. Понятная на деревянных кораблях как средство защиты снарядов и мин от порчи и сырости, эта обшивка с применением железа и стали становилась анахронизмом.

В сентябре 1886 г. командир корвета “Витязь” С.О. Макаров, убедившись на броненосце “Эдинбург” в отказе англичан от деревянной обшивки, предлагал и в русском флоте сделать то же. Ведь обшивка “отнимает много помещения, придает лишний вес и дает лишнюю пищу для огня” (1887 г.). О таком же решении, принятом во французском флоте, докладывал морской агент Е.И. Алексеев (1843–1917). И.А. Шестаков на журнале № 154 наложил резолюцию: “На “Памяти Азова” обшить деревом, на будущее время вопрос оставить открытым”.

Эскиз носового украшения выполненного художником А.П. Боголюбовым для фрегата “Память Азова”. 1887 г.

С прежней поразительной беззаботностью, не обращая внимания на продолжавшуюся нарастать перегрузку, в МТК решили “обшить внутренний борт батарейной палубы деревянной обшивкой и независимо от пушечных портов утроить окна для увеличения света и воздуха”. Предложенное командиром фрегата, это решение поддержал и главный корабельный инженер C-Петербургского порта. В отзыве от 3 ноября 1887 г. он писал о том, что забота об улучшении обитаемости должна быть “главною и первою заботой как командира, так и строителя судна”. Поэтому предлагаемое командиром решение, если оно не будет предусмотрено проектом, надо осуществить также и на крейсере “Адмирал Нахимов”. И пусть завод назовет сроки и стоимость этой работы, которую придется оплатить как сверхпроектную против стоимости корпуса (2 018 ООО руб.). По смете, составленной наблюдающим 18 декабря, заплатить следовало 11181 руб. Составлены были и чертежи.

Рассмотрев эти документы, М.И. Кази отвечал: “Балтийский завод не может в принципе согласиться на обшивку деревом бортов батарейной палубы, требующую до 8 т веса, который мы стараемся уменьшить в особенности в верхних частях, ни на устройство окон между пушечными портами, в которые будут вставлены иллюминаторы, дающие, как указал опыт “Нахимова”, совершенно достаточно света в палубу”. Так бывало тогда: завод о предотвращении перегрузки корабля заботился больше, чем главное инженерно-ученое учреждение флота — МТК.

Немаловажным было бы и предостережение об угрозе пожароопасности лишнего на корабле дерева. Но тонко чувствовавший конъюнктуру М.И. Кази не нашел нужным говорить об этом: пожаров в те годы, забыв о Синопе, было принято уже не бояться, свою долю перегрузки добавляли и такие сверхконтрактные работы, как установка шпиля в корме на верхней палубе, стальной рубки для приборов гальванической стрельбы из орудий (ее вес 204 пуда 12 фунтов, стоимость работ 829 руб.), вспомогательного парового котла (16 т), сетевого заграждения (26 т), дополнительных машинных материалов (19,75 т).

В числе других новых грузов были добавочные ватерклозеты, умывальники и ванны для увеличивающегося в численности экипажа (40 офицеров и 543 матроса против 30 и 470 человек по штату 22 января 1887 г.) и другое. Оттого, наверное, кормовую 6-дм пушку в ноябре 1887 г. по приказанию управляющего Морским министерством заменили скорострельной 47-мм. Планировалось снять и носовую 6-дм пушку, уменьшив массу артиллерии и боезапаса с 381 до 353 т.