Мои королевы. Раневская, Зелёная, Пельтцер - Глеб Скороходов Страница 11

Январь. Собачий холод. В редакции все озабочены: приближаются траурные дни года, который в честь столетия со дня рождения объявлен ленинским.

– Ну и что вы собираетесь давать 21 января? – спросила Ф. Г. – «Апассионата» наверняка прозвучит раз десять за день, – но не по вашему ведомству.

– У нас – стандартный набор, – ответил я. – Фрагмент из горьковского очерка, «Разговор с товарищем Лениным» Маяковского и «Ленин и печник» Твардовского.

– А нового «Служил Гаврила в Наркомпросе» никто не сочинил?

С Аркадием Райкиным, Ромой Райкиной и Павлой Вульф. Кисловодск. 1939 г.

– Новинку дадут дети – детская редакция. Корреспондент «Пионерской зорьки» разыскал старушку которая когда-то сидела на коленях у Ленина. На елке в Сокольниках.

– Не может быть! Сколько же ей лет?

– Не так уж и много – лет шестьдесят пять, не больше.

– Представляю, что она расскажет! – Ф. Г. преобразилась – сгорбилась, поджала губы, будто у нее ни одного зуба, и прошамкала: – Как сейчас помню, посадил меня Владимир Ильич на колени, крепко обнял, снял с елки пакетик и сказал: «Кушай конфетку, детка!» Все это надо назвать «Пять минут на коленях у Ленина», воспоминания.

– Я вам другое хочу рассказать, на самом деле поразившее меня, – начал я. – Неделю назад мне вручили путевку – шефская лекция на Лубянке «Новинки советского экрана». Это в клубе КГБ, рядом с гастрономом. Никогда там не был. Предъявил паспорт, выписали пропуск, провели в зал – огромный, ни одного свободного места, идет семинар пропагандистов политсети.

За кулисами встретил руководитель в чине полковника – меня передали ему из рук в руки. Он попросил:

– Рассказывайте все, не обходя острых углов, у нас народ проверенный.

Я говорил минут тридцать, показал несколько фрагментов, ответил на десяток вопросов – присылали записочки, а потом в кабинете у этого полковника, угощавшего чаем с пирожными, наивно спросил:

– Сколько же у вас пропагандистов?

– Много, – сказал он и с гордостью добавил: – В нашей организации коммунистов больше, чем во всей Москве! И все учатся в политсети.

– Безумно интересно. Не тяните. Что дальше? – торопила меня Ф. Г.

– А дальше полковник в знак благодарности за лекцию вручил мне солидный том в кожаном переплете, сказав, что в магазинах его не купить, что издание это не закрытое, но для внутреннего пользования. Том оказался подробной биографией железного Феликса, и в ней я обнаружил то, о чем нигде и никогда не читал.

Фаина Раневская. Шарж Иосифа Игина

Дзержинский возглавлял комиссию по ленинским похоронам. И, оказывается, сначала Ленина закопали в землю. Как обычно.

– Не может быть! – воскликнула Ф. Г. – Я была в ту зиму в Москве и отлично помню: сразу же плотники сколотили мавзолей – небольшой, из неструганых досок.

– Да, так, но поставили его над обычным захоронением! Я, когда прочел об этом в дареном томе, ударил себя по лбу: как же я забыл стих Веры Инбер из «Родной речи» – его мы твердили в школе?

И прежде, чем укрыть в могиле навеки от живых людей, в Колонном зале положили его на пять ночей и дней.

Как же не заметил: «в могиле», «навеки от людей укрыть» – поэты обычно не ошибаются.

– Поразительно! – Ф. Г. застыла. – Я ведь тоже читала Инбер. Она всегда искренна, хоть мастерила и «Джона Грея» с его «нет, никогда на свете, могут случиться дети» – это распевали по всем кабакам, и эти вот «пять ночей и дней».

Первый деревянный Мавзолей был возведён ко дню похорон Ленина – 27 января 1924 г.

Тут интересно другое. У Чапека есть удивительный рассказ, мой любимый. Это в пандан к наблюдательности поэтов. Там стихотворец стал свидетелем преступления: автомобиль сбил женщину и скрылся. Полицейский инспектор допрашивает поэта, пытаясь выведать детали, но тот ничего не помнит, ничего не заметил, он только написал сразу после происшествия стихи. Сейчас найду их – они очень любопытны.