Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самой - Изабелла Аллен-Фельдман Страница 11

Пока болела, дважды во сне видела маму. Она сидела за секретером у себя в спальне и что-то писала, не поднимая головы. Сестра видит во сне родителей очень редко. Говорит: «вижу, кого ненавижу», то есть чаще ей снятся неприятные люди. В театре интрига следует за интригой. Кому-то из московского партийного начальства не понравилась веселенькая комедия «Доброй ночи, Патриция!» (Сестра водила меня на этот спектакль, не столько для того, чтобы поразить, сколько для того, чтобы показать мне своих недоброжелателей, большинство которых занято в нем – такое совпадение). Что могло не понравиться, кроме игры актрисы, исполнявшей главную роль, я понять не могу, но в театре ждут неприятностей, а это ожидание еще сильнее обостряет противоречия между актерами. «Была бы я помоложе, так уехала в Баку!» – говорит сестра. В Баку, где наш отец вел дела, она жила некоторое время, играла в тамошнем театре и очень полюбила как сам город, так и бакинскую публику. Утверждает, что редко где можно еще встретить таких доброжелательных людей. «Там в театр приходят не для того, чтобы спать, а для того, чтобы восхищаться и аплодировать!» – несколько раз повторила сестра. Насчет «спать» она не преувеличивает, потому что время от времени кто-то начинает пускать рулады в зрительном зале. Вообще среди зрителей очень много случайных людей, совершенно далеких от театра. В ответ на мое удивление – зачем же тогда приходить? – сестра объяснила, что здесь существует традиция выкупа большого количества билетов с последующим распространением их в трудовых коллективах. Распространение это осуществляется бесплатно, проще говоря – государство выкупает билеты и раздает их гражданам. Это прекрасно, поскольку приобщает людей к искусству и, вообще, показывает заботу о духовном росте народа со стороны государства, но в то же время это и ужасно, потому что в театр приходят люди, которых, по выражению сестры, «надо гнать в шею уже от гардероба». Иначе говоря, те, у кого не сформирована культура посещения спетаклей. Кто-то спит, кто-то грызет семечки (наш отец говорил: «Замечу, что вы курите – отшлепаю по губам, увижу, что грызете семечки – оторву губы и брошу собакам!» – семечки в нашем кругу считались вопиющим моветоном, грехопадение так не пятнало репутацию, как эта простонародная забава), кто-то во всеуслышание отпускает реплики. Недавно во время спектакля какой-то болван начал кричать, что актер, исполняющий роль почтальона, делает все неправильно. «Таких почтальонов не бывает! Фальшивый у вас почтальон!» – возмущался он, пока его не вывели из зала. А сестре однажды крикнули: «Ишь ты, раскорячилась, кочерыжка!» Вроде бы похвалили, но в какой форме и посреди спектакля! Сестра намерена вставить эту фразу про кочерыжку в очередную свою роль. Если бы она не стояла в тот момент на сцене, а сцена для нее свята по определению, то этот Товарищ Кочерыжкин, как она его прозвала, услышал бы в ответ много интересного. Как про себя самого, так и про своих родителей, явно манкировавших его воспитанием. «Время размывает границы, – шутит сестра. – Все превращается в цирк – и театр, и жизнь». Рассказывает, что московский цирк неимоверно хорош, просто великолепен. Я заинтригована, хотя даже в детстве к цирку относилась довольно прохладно, если не сказать равнодушно. Моей страстью всегда был театр (и решительные ^[18] мужчины).

12.02.1961

Сестра в ярости – ее постоянная парикмахерша ушла в отпуск, а та, что ее заменяла (самые лестные рекомендации!), испортила прическу. Не совсем, но значительно. «Эта косорукая парикмахерша не от слова «парик», а от слова «хер»!» – сердится сестра. Елочка прислала на дом свою знакомую мастерицу, которая взялась все исправить и, надо сказать, неплохо справилась со своей задачей. Исправлять ведь гораздо труднее, чем просто стричь. В середине стрижки пришла незнакомая мне соседка с письмом, которое надо было подписать. Письмо касается утреннего шума во дворе и адресовано какому-то Демьянову или Демичеву.

– Скажи, что я постригаюсь в монастырь и подпиши за меня! – громко крикнула сестра. – Если эти негодяи дадут нам спать на пару часов дольше, мы станем позже ходить за хлебом и все будут довольны!

Странно, но здесь никто не хранит хлеб в холодильнике. А ведь это так удобно. В холодильнике хлеб долго остается свежим. Я так соскучилась по простому черному хлебу, что до сих пор ем его на десерт – один-два ломтика, не больше, словно пирожное. Сестра смеется и ласково говорит мне: «оголодала ты, Белочка, на чужбине». Очень хочется халы, такой, что пекли у нас дома, с медом. По пятницам, как только ее начинали печь, запах распространялся по всему дому, и отцовские конторщики начинали поводить носами, словно борзые, и говорили: «ах, как вкусно пахнет!» Мама угощала всех, и евреев, и неевреев. Ах, что это была за хала! Сейчас вспоминаю и сквозь годы ощущаю волшебный запах! В выпечке есть какое-то волшебство. Одна хозяйка делает все так же, как и другая, но результат получается совершенно иной. У Шамковичей, например, пекли такую халу, что ею можно было только подавиться. А самая вкусная выпечка была у мясника Когана. За его гоменташен можно было из самого Киева пешком прийти – так, кажется, у нас говорили, чтобы подчеркнуть свое восхищение. Или не из Киева, а из Кракова? Нет, все-таки, наверное, из Киева. Краков очень далеко от Таганрога.

15.02.1961

Сестра рассказала, что у одного известного писателя вчера был обыск. Самого его пока оставили на свободе, но конфисковали рукописи. Сестра опасается, что могут вернуться «старые времена». Мне иногда бывает страшно от мысли о том, как опрометчиво я поступила, приехав сюда. Но этот страх быстро проходит, потому что страх одиночества сильнее других страхов, а там я была совершенно одна, несчастная и никому не нужная. Нет ничего страшнее одиночества. Я – ужасная, неисправимая эгоистка. Молю Бога, чтобы он позволил мне умереть раньше сестры. Одна, без нее, я пропаду. Знаю, что поступаю нехорошо, но ничего не могу с собой поделать.

Сегодня – день солнечного затмения. Затмения меня пугают. Понимаю, что страхи мои беспочвенны и наука все объясняет, но не могу отделаться от каких-то дурных предчувствий. Впрочем, это, наверное, возрастное. Потихоньку становлюсь мнительной старухой. Годы берут свое… Не хочу!!!

Так и не поняла, к чему у меня дважды подряд сошелся пасьянс. Не к получению пенсии же, слишком уж прозаично.

17.02.1961

Обсуждали Брюссельскую катастрофу. У Ниночки есть знакомый летчик, полковник, который говорит, что самолеты падают часто, только далеко не каждый случай доводится до всеобщего сведения. Например, только в декабре прошлого года разбилось три самолета – в Казахстане, в Ульяновске, который бывший Симбирск, и где-то еще, Ниночка не запомнила где. Я ужасно, до смерти, боюсь самолетов, а сестра их совсем не боится, говорит, что предпочитает поезда только из-за комфорта. Но когда Ф.И. высылал за ней персональный самолет, летала с удовольствием. «В авиации главное точность расчетов, – шутит сестра, – перед самым взлетом нужно напиться так, чтобы проспать до посадки». Сестра очень любит Ниночку, хотя иногда может сказать ей какую-нибудь резкость. Она часто повторяет, что крестной матерью в искусстве для нее стала Полина Леонтьевна, которую она ласково зовет Лилей, а добрым ангелом – Ниночка, которая когда-то очень давно посоветовала режиссеру Таирову обратить внимание на актрису Раневскую. Таиров – красавец. Не могу оторвать глаз от его фотографии. Ниночка обещала сходить со мной на Ваганьковское кладбище. Меня не покидает желание найти могилку Анечки Древицкой. Хочется протянуть как можно больше ниточек к той, прежней, жизни. Наверное, это поможет мне поскорее привыкнуть к жизни нынешней. Я то и дело совершаю досадные оплошности. Вчера назвала таксиста «голубчиком», а он в ответ назвал меня «гражданкой мамашей». Сестра перевела его ответ так – таксист решил, что я с ним заигрываю, и вежливо (по его мнению – вежливо) напомнил мне о моем возрасте. Именно что вежливо, иначе бы не стал добавлять к «мамаше» гражданку. Оказывается, слово «голубчик» давно уже вышло из употребления. Этот идиот решил, что я с ним заигрываю! Как бы низко я ни пала и каким бы ни был мой возраст, но, даже стоя одной ногой в гробу, я ни за что не стану заигрывать с небритым мужчиной, от которого пахнет луком, у которого немытая шея и грязь под ногтями! Ни-ког-да!